Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины

К тому же, что местное начальство, ничегошеньки не говорило своим командирам боевых кораблей о предстоящей войне? Не понимало происходящее на границах? Или наоборот успокаивало, что, дескать, не волнуйтесь, дорогие товарищи. Ни один вражеский самолет не посмеет вторгнуться в пределы военно-морской базы в Севастополе, так что ли?

«Обстановка на Севастопольском рейде, несмотря на повышенную оперативную готовность, не располагала к особой тревоге. Ко второй половине дня здесь собралась вся эскадра».

Действительно, чего волноваться-то? Такое ощущение, что прибыли в гавань после удачной утренней рыбалки в ближайших водах. Или ночью проводили морские гонки вокруг Крыма?

«Прибранные и умытые, по всей ширине бухты неподвижно стояли красавцы-корабли. На их бортах, на иллюминаторах играли солнечные блики, отраженные от воды. Часть личного состава было разрешено уволить на берег. Краснофлотцы и старшины, одетые по летней форме — во все белое, садились на катера, буксиры и барказы. Уходили в город и офицеры — кто домой, к семьям, кто в Дом флота, на устроенный там вечер отдыха».

Понятное дело для моряка: гуляй братва, пока — повышенная. Это когда приспичит, и будет полная боевая готовность, да, немцы с бомбами прилетят по началу войны, тогда другое дело. А сейчас можно отдохнуть, расслабиться по полной программе. Тем более, как нас уверяет товарищ Басистый, в трюмы боевых кораблей загрузили всё под завязку до лучших времен. Интересно, штаны с бельевых лееров сняли, когда ушли отдыхать на берег или оставили сохнуть до утра?

«Позднее других, но еще засветло сошел на берег и я, получив на это разрешение командира бригады крейсеров. На корабле остались мой заместитель по политической части батальонный комиссар Мартынов и исполнявший обязанности старшего помощника командира капитан-лейтенант Сергиевский.

Хорошо вернуться домой после долгого отсутствия. У моряка есть это «преимущество» перед другими людьми — частые расставания и радостные встречи. Тамара Иосифовна, моя жена, захлопотала с ужином, а дочь Лена, почерневшая от загара, как и все севастопольские девчонки и мальчишки, расспрашивала об учениях, которые тут, в главной базе, ни для кого не были тайной. Жена и дочь хотели вытащить меня погулять по городу, спуститься с нашей Красноармейской улицы на Приморский бульвар, а мне, соскучившемуся по домашнему уюту, да и порядком уставшему, вовсе не хотелось никуда двигаться. И потому после ужина мы все трое сидели на балконе, тихо разговаривали, наслаждаясь красотой теплого южного вечера».

Хотелось бы спросить уважаемого Николая Ефремовича, да где там за давностью лет? Но все же? Что, за три дня стоянки на Севастопольском рейде с 19 по 21 июня, так и не довелось ни разу отлучиться домой с корабля? Все в бинокль с командирского мостика разглядывал знакомый балкон своей квартиры? А, действительно? Разве ж можно бросить крейсер на произвол судьбы? Никак нельзя иначе! Служба превыше всего! Так могли поступать только настоящие коммунисты-моряки, ставящие судьбу Отечества выше низменных страстей плотской любви со своею женою у домашнего очага. Ему, наверное, «на третий день» стоянки на рейде приказал, по-дружески, убыть домой командир бригады крейсеров капитан 1-го ранга С.Г.Горшков, будущий Адмирал Советского Союза: «Сходи, мол, на берег, дорогой Николай Ефремович! Обними жену и дочь! Крейсер-то, ведь, железный — все выдержит. А ты, все же человек! Отдохни по-хорошему. Войны на всех хватит, и не на один год».