Основная тема данного тома — Сталин до 1929 г., когда он завершил свой долгий путь к политическому верховенству и добился от партии признания в качестве преемника Ленина. Однако я не всегда придерживался хронологической последовательности, считая себя вправе привести факты и эпизоды более поздних лет, если они имели существенное значение для освещения интересующих нас вопросов, и опустить некоторые темы 20-х годов (например, развитие сталинской концепции внешней политики), чтобы рассмотреть их в связи с деятельностью Сталина в 30-е годы.
Новая биографическая форма, которую Эриксон назвал «психоисторией», открывает заманчивые перспективы, но и таит в себе определенные опасности. Одна из них состоит в том, что, уделяя чрезмерное внимание личности лидера, можно нарисовать слишком однобокую картину той роли, которую данный фактор играл, оказывая влияние на направление или темпы исторического развития. В таком исследовании недостаточно систематически и углубленно изучать саму личность лидера. Нужно также вскрыть связи и взаимодействия личности с социальным окружением и политической ситуацией, которые тогда позволяют личностному фактору обрести историческую значимость.
В рассматриваемом нами случае объяснение причин прихода Сталина к власти и его деспотизма кроется в характере как Сталина, так и большевизма как политического движения, в характере той исторической ситуации, в которой оказалась советская власть в 20-е годы, в характере самой России — страны с традицией самодержавного правления и примирением народа с фактом такого правления. Но, только уяснив сложное взаимное переплетение всех этих факторов, мы окажемся в состоянии понять, почему так получилось, что личные качества (как верно, но слишком поздно предсказал Ленин) оказались мелочью решающего значения.
Русский пролог
V '*‘Л ' м*;
а.
В начале нынешнего столетия, когда в большинстве стран Европы уже восторжествовала конституционная власть, в России все еще господствовала абсолютная монархия. Статья 1-я Основных законов Российской империи, принятых в 1892 г., гласила: «Император Всероссийский есть Монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной Его власти не токмо за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает».
Царь, разумеется, не мог единолично принимать все важные политические решения, а если он так поступал, то и тогда находился под влиянием им же самим избранных советников. С учетом этих оговорок можно тем не менее утверждать, что в данном случае внешняя форма в общем-то совпадала с реальным положением вещей.
Высшие правительственные учреждения являлись придатками царской самодержавной власти. Так, Государственный Совет, этот законодательный орган, чьи заседания проходили за закрытыми дверями, формировался из высших сановников, назначаемых царем, и выполнял лишь консультативные функции. Только царь выносил окончательное решение, утверждая или отклоняя какой-либо закон. При этом он часто прислушивался к голосу не большинства, а меньшинства среди своих советников или действовал, не спрашивая мнения Государственного Совета. Комитет министров не был правительством в обычном смысле слова, а всего-навсего координирующим совещанием министров, полностью ответственных только перед царем, с которым напрямую и независимо от других министров имели дело по проблемам, входившим в сферу их компетенции2
. Внешняя политика, например, определялась исключительно царем и министром иностранных дел или каким-либо другим лицом, с которым царь считал нужным проконсультироваться. Правительство как таковое не только не решало вопросов внешней политики, но даже и не обсуждало их. По словам Горчакова, одного из министров иностранных дел России XIX в.: «В России есть только два человека, которые знают политику русского кабинета: император, который ее делает, и я, который ее подготавливаю и выполняю». Характеризуя собственную роль, Горчаков говорил, что «он только губка, которая впитывает в себя высочайшие указания»3.