Сталин: как это было? Феномен XX века

Сплошное чтение объемных мемуаров этого американского дипломата и одного из наиболее известных советологов второй половины XX века, как и мемуаров других американских советологов, в особенности, например, Ч. Болена, позволяет прийти к выводу, что единственным асом стратегического мышления Д. Кеннан до самой своей смерти считал только себя. Но я пишу не о Кеннане, поэтому оставляю эту тему другим исследователям.

А вот какое впечатление произвел Сталин на, как отмечает Британская энциклопедия, «выдающегося британского полководца, участника двух мировых войн, победителя гитлеровцев при Эль-Аламейне, фельдмаршала Монтгомери (1887—1976)» ^{280}. Столкнувшись со Сталиным в процессе переговоров о военном сотрудничестве и имея потом несколько лет для того, чтобы по размышлять о своих восприятиях Сталина, Монтгомери уже после смерти Сталина написал: «…Сталин почти не делал ошибок… Он обладал поразительным стратегическим чутьем, и я не помню, чтобы он сделал хоть один ложный шаг в наших переговорах по стратегическим вопросам» ^{281}.

Практически такой же оценки Сталина придерживался бывший министр иностранных дел и премьер-министр Великобритании в послевоенные годы Э. Иден (1897—1977), который в 1962 году писал в своих мемуарах:

«Сталин изначально произвел на меня впечатление своим дарованием и со временем мое мнение не изменилось. Его личность говорила сама за себя, а ее оценка не нуждалась в преувеличениях. Ему были присущи хорошие естественные манеры, которые, по-видимому, объяснялись его грузинским происхождением. Я знаю, что он был безжалостен, но я всегда уважал его ум и относился к нему даже с симпатией, истоки которой так и не смог до конца себе объяснить. Вероятно, это следствие прагматизма Сталина. Быстро забывалось, что ты разговариваешь с партийным деятелем….Я всегда встречал в нем собеседника интересного, мрачноватого и строгого… До встречи с ним я не. знал человека, который бы так владел собой на совещаниях. Сталин был всегда прекрасно осведомлен по всем касающимся его вопросам, всегда предусмотрителен и оперативен….За всем этим стояла большая сила» ^{282}.

Посол США в Москве в годы войны Аверелл Гарриман (1891— 1986): «Я нашел, что он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль, и в определенном смысле наиболее эффективный из военных лидеров».

Как ни удивительно, но отдавал Сталину должное и Гитлер. Казненный после Нюрнбергского процесса министр иностранных дел Германии Иоахим Риббентроп в своих предсмертных мемуарах, написанных в тюрьме в ожидании казни, вспоминал: «В тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил — в присущей ему манере — о Сталине с большим восхищением. Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941—1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин — это именно тот мой крупный противник, которого (русский народ) имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении… Создание Красной Армии — грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, — историческая личность совершенно огромного масштаба» ^{283}.

Но главную оценку Сталину выносит, конечно же, не зарубеж, а наш народ. Предлагаю рассмотреть эту оценку в наиболее близком народу ракурсе.

КОМУ СТАВИТЬ ПАМЯТНИК В ЧЕСТЬ ПОБЕДЫ НАД ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИЕЙ?

Сегодня, спустя много десятков лет после того, как в мае 1945 года войска Красной Армии вошли в Берлин и взяли штурмом рейхстаг, война кажется событием очень далеким, а победа в ней для ныне живущих поколений — почти виртуальной. Более того, нынешнему поколению россиян иногда кажется, что иначе и быть не могло, что мы просто не могли не победить гитлеровскую Германию.

Однако весь драматизм тех далеких лет в том и состоял, что СССР не только мог, но должен был ту войну проиграть, а русская нация и другие объединившиеся вокруг нее народы — исчезнуть.