Сталин мог ударить первым

Генерал-майор Циглер доложил об этом командиру корпуса генерал-лейтенанту фон Ханзену, а тот информировал командующего генерала фон Манштейна. С рассветом Эрих фон Манштейн прибыл на автомобиле в район деревни Биюк-Атаркой из своего НП в Юхари-Каралез, местное население которой, по словам его адъютанта, состояло из татар и русских. Генерал-полковник остановился вблизи железной дороги в двухэтажном особняке, в котором до 1917 года жил один из управляющих поместья, принадлежавшего великой княгине Екатерине Юрьевской, морганатической жене императора Александра II (а после войны в этом здании учились дети младших классов Верхне-Садовской средней школы, в том числе и я; в 80-е—90-е гг. ХХ века здание было снесено).

Фон Манштейн приказал Циглеру выдвинуть передовые подразделения бригады вдоль дороги до Мекензиевых гор. Один из батальонов бригады, чтобы предотвратить возможный прорыв частей 51-й Отдельной армии с востока, направился к лесисто-горным массивам и первую остановку сделал на Кая-Баше и в Темной балке, где впоследствии вермахтом будут размещены склады. Следующий батальон закрепился во втором доме управляющего на Горном ключе у самой железной дороги с противоположной стороны станции Бельбек. Где в церкви на высоком холме, построенной в греческом стиле, шла служба протоиерея отца Никодима. Уникальный древний храм был разрушен наступающими частями Красной армии в мае 1944 года; но на руинах и поныне сохранилась цветная лазоревая роспись.

После короткого привала батальон из Темной балки направился к деревне Камышлы, где был встречен огнем 11-го дзота (долговременная земляная огневая точка) во главе со старшиной 1-й статьи С. Раенко, а также старшиной 1 статьи И. Четвертаковым, матросами А. Калюжным, Г. Доля и Н. Еремко. О приближении передового отряда вермахта командира дзота Раенко предупредил местный лесник Журко. И командир приказал Григорию Доле отправиться в Мекензиевы горы, в штаб отдельного батальона морпехоты за подмогой. К условленному времени Доля не вернулся, тогда Раенко с той же целью отправил матроса Еремко. Но не вернулся и тот (оба и остались в живых после войны).

Командование немецким передовым батальоном во главе с гауптманом (капитаном) Корренсом, изучив местность, доложило в штаб генерала Циглера, что взять дзот можно, но с него простреливается вся местность и не исключены потери. Поэтому офицер предложил генералу направить к условленному времени «штуку» в сопровождении двух «мессершмиттов», а он по радио скорректирует атаку люфтваффе. Что и было сделано. Точным ударом дзот был разнесен сброшенной немецкой бомбой. Погибли все матросы. Вот так было дело: твердо, по-военному расчетливо и трагично. Ну а советские историки и писатели – по раз и навсегда выведенным ими правилам политпропаганды – расписали «подвиг» дзота № 11 как нечто уникальное, словно бы целая эскадрилья непрерывно днями и ночами бомбила маленький гарнизон советских моряков-патриотов. И что те в течение этих дней сдерживали натиск превосходящих сил противника, общей численностью доходивших, по разным печатным источникам, от батальона до нескольких полков! Более того, советские фальсификаторы не погнушались придумать записку, из которой в угоду времени и политике «исчезали» слова, и которую якобы написал один из защитников, матрос Калюжный. Записку будто бы нашли на руинах дзота, после чего поместили в музей ЧФ. Там было: «Родина моя! Земля русская! Я сын ленинско-сталинского комсомола, его воспитанник… Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Деритесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный». А затем, когда Хрущев и его чиновники «разоблачили культ личности Сталина», текст записки вдруг стал чуть короче: «Родина моя! Земля русская! Я сын Ленинского комсомола, его воспитанник…» Та же метаморфоза случилась в музее и с другими экспонатами…