– С-сука! – сквозь зубы процедил Ерофеев и перебрался ближе к свету, чтобы осмотреть рану. Она оказалось не опасной, пуля прошла вскользь, но кровотечение было обильное. Миклашевский с Цибуляком пришли ему на помощь, сняли нательные рубашки, порвали на полоски, перевязали рану и затем расползлись по углам. После произошедшего стало не до сна, и они прислушивались к тому, что происходило за стенами сарая. Со стороны передовой доносились звуки вялой перестрелки, изредка ухал миномет, где-то рядом надрывно звенела пила, в воздухе носились запахи кухни. Цибуляк потянул носом и, тяжело вздохнув, сказал:
– Жрать готовят. Гречку, похоже, варят.
– Гады, хоть бы нам дали! Чтоб им… – разразился ругательствами Ерофеев.
– Ага, дадут, по девять граммов на каждого, – буркнул Цибуляк.
– Ладно, хлопцы, не будем себя накручивать. Офицеры проснутся и разберутся, – пытался как-то успокоить себя и их Миклашевский.
– Ага, уже разобрались, Витюху чуть не кокнули. За шо? Мы же к ним сами пришли, – ныл Цибуляк.
– Заткнись, Степа, и без того на душе точно! – цыкнул на него Ерофеев.
В сарае снова воцарилось тягостное молчание, каждый ушел в себя. Сменилось две смены часовых, когда наконец о них вспомнили. На двери громыхнул засов, она распахнулась, в проеме возник фельдфебель. Стрельнув колючим взглядом по перебежчикам, он остановился на Миклашевском и повел стволом автомата:
– Мне выходить? – спросил Игорь.
Фельдфебель энергично кивнул.
– Одному? Но мы же пришли вместе!
– Вместе, вместе, – заголосили Цибуляк и Ерофеев.
– Хальт! – рявкнул фельдфебель и дернул Миклашевского за рукав шинели.
Он подчинился и вышел из сарая. Яркий дневной свет слепил глаза. Игорь остановился и тут же в его спину уперся ствол автомата.
– Шнель! – приказал фельдфебель.
Они прошли через расположение хозяйственной части батальона. Об этом говорили дымы, курившиеся над трубами полевых кухонь. В воздухе носились запахи каши и жареного мяса. Желудок Игоря ответил на них мучительными спазмами. Он судорожно сглотнул, в иссохшем от жажды горле запершило, и от мучительного кашля на глазах навернулись слезы. Фельдфебель был неумолим и не дал перевести дыхания. Проклиная его и всех, вместе взятых, немцев, Игорь, спотыкаясь на колдобинах, тащился вперед. Они миновали бывший скотный двор и через пролом в стене кузни вышли к штабу батальона – конторе бывшего колхоза «Заветы Ильича».
Фельдфебель постучал в дверь и, получив разрешение, подтолкнул Миклашевского к входу. Он вошел в просторную, опрятно убранную комнату. В ней находились четверо, старшим среди них был майор. Скользнув по Игорю равнодушным взглядом, он кивнул штабс-фельдфебелю, а сам склонился над картой. Тот подошел к перебежчику и с нескрываемым интересом стал рассматривать его. Этот отличался от других, он не заискивал, не лебезил, и в глазах не было страха. Подтянутый, опрятный вид Миклашевского вызвал удивление у штабс-фельдфебеля. Игорь посчитал, что пришло время брать инициативу на себя, достал из кармана гимнастерки листовку-пропуск с портретом и обращением Блюменталь-Тамарина и подал ему. Но штабс-фельдфебель, даже не посмотрев на нее, начал допрос:
– Фамилия?
– Миклашевский, – бодро доложил Игорь.
– Часть, должность?
– Штрафной батальон, командир отделения.
– Зачем перешел линию фронта?
– Хотел сделать подарок вашему фюреру в день его рождения.
Заявление не произвело впечатления на штабс-фельдфебеля. Он хмыкнул и с сарказмом заметил:
– Ты на два дня опоздал.
– Комиссары, сволочи, помешали.
– А чем они тебе не угодили? – допытывался штабс-фельдфебель.
– Хотели поставить к стенке.
– За что?
– За то, что в рыло дал.
– Куда, куда?
– Челюсть гаду свернул.
– А-а, – оживился штабс-фельдфебель и продолжил допрос: – С какого времени на этом участке фронта?
– С 19 апреля.
– Карту читать умеешь?
– Да.
Штабс-фельдфебель прервал допрос и потребовал:
– Подойди к карте и покажи расположение КП, минометной батареи и опорных пунктов.
Игорь шагнул вперед и склонился над картой. В хитросплетении разноцветных линий, стрелок, россыпи прямоугольников и треугольников надежным ориентиром служила высота, занимаемая штрафной ротой.
«Эх, нашим бы эту карту, вот бы всыпали фрицам!» – подумал он и, придерживаясь легенды, отработанной с Фишером-Абелем, изложил схему обороны штрафного батальона. Майор внимательно следил за движением его руки, и когда она остановилась на позиции минометной батареи, впервые посмотрел в лицо перебежчику. Его взгляд не сулил ничего хорошего.
– Фридрих, тебе не кажется, что этот русский врет? – спросил майор у капитана.
– Похоже так, Курт. По показаниям последнего перебежчика, батарея находится южнее на 350 метров, – подтвердил тот.
Холодок обдал Игорю спину, но он не подал виду, что понял, о чем идет речь. Майор кивнул штабс-фельдфебелю, и тот продолжил допрос:
– Сколько минометов в батарее?
Этого Миклашевский не знал, и ему пришлось выкручиваться:
– Я в батальоне всего три дня, точно не могу сказать.
– А какие? – допытывался штабс-фельдфебель.
– Откуда я могу знать, если в роте меньше трех дней!