Сталин. От Фихте к Берия

Немецкий опыт внутреннего сопротивления победившему агрессору неизбежно сосредоточивался в философии национального возрождения, лидерство в которой принадлежало И. Г. Фихте. Перед лицом идейно-политически капитулировавшего перед Бонапартом другого немецкого гения, Г. В. Гегеля, выступление Фихте в русской традиции становилось образцом отечественности, неотделимой от верности народному большинству[846]. В начале октября 1812, в ходе войны против Наполеона, уже занявшего Москву, в Санкт-Петербурге начинает выходить в свет журнал Н. И. Греча «Сын Отечества», с первого же номера уделивший особое внимание немецкой антинаполеоновской публицистике и описанию борьбы испанцев против французских войск[847]. Как резюмирует исследователь, «именно журнал „Сын Отечества“ в 1812–1814 гг. формулировал на основе единства русско-немецких интересов патриотическую стратегию, постепенно перерастающую в православно-консервативный национализм. (…) Метафорика освободительной борьбы и идеологические схемы, уже выработанные немецким национализмом, прекрасно вписались в патриотический дискурс, который сформировался в России в 1812 году»[848]. Одной из первых русских листовок войны уже в июне 1812 года стало «Воззвание» командующего русской 1-й Западной армией М. Б. Барклая де Толли к немцам с призывом к восстанию против Наполеона — «дабы собрались под знамена отечества и чести»[849], а первый номер «Сына Отечества» открылся на первой же странице переводом статьи находившегося на русской службе прусского политического эмигранта Э. М. Арндта (1769–1860). Она предсказывала близкое падение Наполеона. Тот же Арндт написал, а русские власти в октябре 1812 года издали специальный агитационный «Катехизис для немецких солдат», призываемых на службу оккупационной администрации Наполеона, в котором явно ретранслировал риторические ходы и аргументы «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (1808) и косвенно дал русскому обществу их настолько стройный образец, что более чем 100 лет спустя царский генерал, поступивший на советскую службу, А. А. Свечин (1878–1938) в своём очерке военной мысли не мог не напомнить об этом сочинении Арндта и сделал выводы:

«монархическая идея подчиняется идее национальной, отечественной (…) Солдат должен помнить, что родина, отечество бессмертны и вечны, а монархи и всякое начальство уйдёт в прошлое со своим мелким честолюбием. (…) Французская революция выдвинула господство интересов целого, общего, коллектива над интересами частными, индивидуальными, и явилась основанием для необычайного развития мощи государства» на основе всеобщей воинской повинности и всеобщей трудовой повинности для военных нужд[850].

После изгнания Бонапарта из России призывы Фихте и Арндта были услышаны и в Пруссии. 17 марта 1813 прусский король Фридрих Вильгельм III выступил с воззванием «К моему народу», в котором объявил войну Франции, и одновременно учредил всеобщую воинскую повинность и ополчение в помощь армии (ландвер и ландштурм)[851].

1812 год мобилизовал ключевые понятия общественно-государственного языка России XVIII–XIX вв.: «любовь к Отечеству», «защитник Отечества», «сын Отечества» (и противостоящие им «враги Отечества»).

Их понятийным ядром следует признать Высочайшие документы: приказ войскам от 13 июня 1812 года, где прямо указано на общенациональный[852], а не династический, смысл войны: «Воины! вы защищаете веру, Отечество, свободу»; манифест от 6 июля 1812 года, в котором, фиксировались не столько сословия, сколько социальные роли: «Неприятель вступил в пределы Наши (…) Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина»; манифесте от 3 ноября 1812: «Знаменитое Дворянство не пощадило ничего к умножению государственных сил. Почетное купечество ознаменовало себя всякого рода пожертвованиями. Верный народ — мещанство и крестьяне показали такие опыты верности и любви к Отечеству, какие одному только Русскому народу свойственны»; манифесте от 25 декабря 1812: «Войско, Вельможи, Дворянство, Духовенство, купечество, народ, словом, все Государственные чины и состояния, не щадя ни имуществ своих, ни жизни, составили единую душу, душу вместе мужественную и благочестивую, толико же пылающую любовью к Отечеству, колико любовью к Богу…». Очевидно, что понятия Отечества и ополчения не были изобретениями конкретных манифестов. Печатные отклики на манифесты[853] внятно акцентировали внимание на всеобщей отечественной («соотечественной»[854]) солидарности[855].