Сталин. От Фихте к Берия

7 марта 1918 года на VII съезде РСДРП (б), обсуждавшем Брестский мир, Ленин уже ответственно и политически развивал — а большевистская система партийного просвещения вносила это в обязательную хрестоматию — тему Тильзитского мира, по которому Россия отступила перед завоеваниями Наполеона и признала расчленение Пруссии (цитирую по упоминаемому изданию):

«История скажет, кто прав. На неё я ссылался не раз, такова история освобождения немцев от Наполеона. Я нарочно назвал мир Тильзитским[944], хотя мы не подписали того, что было там, когда немцам пришлось давать свои войска на помощь завоевателю для подчинения других народов. До этого история однажды уже доходила и дойдет вновь, если мы будем надеяться только на международную революцию. Смотрите, чтобы история не довела вас и до такой формы военного рабства. А пока социалистическая революция не победила во всех странах, Советская Республика может впасть в рабство. Наполеон в Тильзите принудил немцев к неслыханно позорным условиям мира. (…) мы скажем: „Пусть русский народ найдёт, что он должен дисциплинироваться, организоваться, тогда он сумеет вынести все Тильзитские миры“. История освободительных войн показывает нам, что если эти войны захватывали широкие массы, — освобождение наступало быстро. (…) Перед нами вырисовывается эпоха тягчайших поражений. Она уже налицо. С ней надо уметь считаться для упорной работы в условиях нелегальных, в условиях заведомого рабства у немцев, — этого нечего приукрашивать, ибо это действительно Тильзитский мир»[945].

8 марта 1918 VII съезд РСДРП (б) принял резолюцию «О войне и мире», в которой, наконец, поставил задачу «исторического приближения России к освободительной, отечественной социалистической войне»[946]. Агитируя своих однопартийцев в пользу заключения Брестского мира в марте 1918 г., Ленин ставит вопрос перед делегатами съезда РСДРП (б): «мир или война». Но при изучении Тильзитского мира Ленин убеждает себя в условном характере этого выбора: «bis Tilsit. Мир и война, их связь». В этой же тактической логике Ленин реабилитирует для себя и «отечество»[947], беря в скептические, позже снятые, кавычки саму формулу сохранения сил революционной России для будущих революционных войн в интересах мировой революции — формально патриотический призыв: «Подготовка сил. За „защиту отечества“. Дисциплина и дисциплина (вплоть до драконовских мер)»[948]. Этот набросок плана речи на фракции большевиков IV Чрезвычайного Всероссийского съезда советов (12–13 марта 1918) Ленин развил уже на следующий день, «разжевав» аналогию уже без кавычек: «Оборона отечества. (…) Тильзитский мир и слабый немецкий народ (только слабый и отсталый). Мир и война в их связи. Выжидаем, отступая, иного союзника: международный социалистический пролетариат»[949].

Советская Россия, ведя переговоры и заключив Брест-Литовский мир с Германией и её союзниками, не смогла помешать им подготовить и заключить такой же с отделившейся Украиной[950]. Вспоминая об усилиях большевиков противопоставить это Украине — Советскую Украину, 14 марта 1918 года нарком по делам национальностей РСФСР И. В. Сталин предрекал, то есть анонсировал, новые, на этот раз военные усилия большевиков на Украине, свободно и без социалистических оговорок, а вполне в национально-освободительном духе, обращаясь к лозунгу отечественной войны как части антикапиталистической революции:

«Против иноземного ига, идущего с Запада, Советская Украина подымает освободительную отечественную войну, — таков смысл событий, разыгрывающихся на Украине. (…) Нужно ли ещё доказывать, что отечественная война, начатая на Украине, имеет все шансы рассчитывать на всемерную поддержку со стороны всей Советской России? (…) А что, если немецкие рабочие и солдаты в ходе такой войны поймут, наконец, что заправилами Германии руководят не цели „обороны немецкого отечества“, а простая ненасытность обожравшегося империалистического зверя, и, поняв это, сделают соответствующие практические выводы? Не ясно ли из этого, что там, на Украине, завязывается теперь основной узел всей международной современности — узел рабочей революции, начатой в России, и империалистической контрреволюции, идущей с Запада?»[951]

Национальный оттенок мысли и лексики Сталина не был случайным и тайным, хотя, возможно, был проигнорирован его коллегами по ЦК РСДРП и СНК РСФСР как несущественный. Ещё 23 февраля 1918 на заседании ЦК, обсуждавшем Брестский мир, произошёл краткий, но показательный обмен репликами, сухо зафиксированный в протоколе:

«Бухарин. (..) Если мы будем продолжать организацию Красной армии, то окажется, что мы подпишем только бумажку. Гражданская война вовсе не должна быть только в одной стране…

Сталин возражает против утверждения, что с Германией идёт не национальная, а гражданская война. Неверно, что договор отрицает право российского населения на восстание»[952].