Сталин. От Фихте к Берия

Более того: Ленин сам точно помнил даже дату своего «обещания» от октября 1915: «подготовить и повести революционную войну (…) поднимать на восстание все ныне угнетённые великороссами народы, все колонии и зависимые страны Азии (Индию, Китай, Персию и пр.), а также — и в первую голову — (…) социалистический пролетариат Европы против его правительств» — «долг наш был готовить к революционной войне»[926]. Именно здесь, аргументируя необходимость сепаратного (от союзных России Франции и Англии, по плану становящейся объектом революционной войны[927] в Индии и Персии) мира с Германией, 8–11 января (старого стиля) 1918 г. Ленин отмечает: «мы, большевики, все стали теперь оборонцами»[928]. Этот момент примерки к революционной России роли (дополнительного для возможной революционной Германии) источника сил для революционной войны по образцу революционных войн Франции конца XVIII века был короток, но пришёлся точно на момент политического создания Красной Армии, идеологической санкцией которой было «всенародное вооружение», чтобы «послужить поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе» (Декрет СНК РСФСР от 15 января 1918 г.).

В начале января 1918 года в сознании Ленина начался процесс превращения лозунга революционной войны в лозунг защиты отечества, равно исторически связанных с наполеоновскими войнами (выделено мной):

«необходимость, для успеха социализма в России, известного промежутка времени, не менее нескольких месяцев, в течение которого социалистическое правительство должно иметь вполне развязанные руки для победы над буржуазией сначала в своей собственной стране и для налажения широкой и глубокой массовой организационной работы. (…) Нет сомнения, что социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит. Все наши надежды на окончательную победу социализма основаны на этой уверенности и на этом научном предвидении… Но было бы ошибкой построить тактику социалистического правительства России на попытках определить, наступит ли европейская и особенно германская социалистическая революция в ближайшие полгода (или подобный краткий срок) или не наступит. (…) Перед социалистическим правительством России встает требующий неотложного решения вопрос, принять ли сейчас этот аннексионистский мир или вести тотчас революционную войну. (…) Кто, ничего не скрывая от народа… соглашается подписать невыгодные для слабой нации, выгодные для империалистов одной группы, условия мира, если в данный момент нет сил для продолжения войны, тот ни малейшей измены социализму не совершает. (…) революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма, давая ему подсобные его целям силы. (…) со времени победы социалистического правительства в одной из стран, надо решать вопросы не с точки зрения предпочтительности того или другого империализма… не тот принцип должен теперь лежать в основе нашей тактики, которому из двух империализмов выгоднее помочь теперь, а тот принцип, как вернее и надежнее можно обеспечить социалистической революции возможность укрепиться или хотя бы продержаться в одной стране до тех пор, пока присоединятся другие страны. (…) Мы говорили о необходимости „подготовлять и вести“ революционную войну для социалистического правительства в эпоху империализма; мы говорили это, чтобы бороться с абстрактным пацифизмом, с теорией полного отрицания „защиты отечества“ в эпоху империализма… но мы не брали на себя обязательства начинать революционной войны без учёта того, насколько возможно вести её в тот или иной момент. Мы и сейчас безусловно должны готовить революционную войну. (…) Нет сомнения, что наша армия в данный момент и в ближайшие недели (а вероятно, и в ближайшие месяцы) абсолютно не в состоянии успешно отразить немецкое наступление… вследствие полной невозможности защитить побережье от Риги до Ревеля, дающей неприятелю вернейший шанс на завоевание остальной части Лифляндии, затем Эстляндии и на обход большой части наших войск с тыла, наконец на взятие Петрограда»[929].