Сталин. От Фихте к Берия

Из этого следовало, что национализм, направленный на разрушение многонациональной России, и его, антиимперского национализма, «защита отечества», напротив, легитимны в глазах большевиков, отвергающих отечественность в защиту единой России[915]. В знаменитом отклике на выступление Розы Люксембург (Юниуса) Ленин писал, на деле отказываясь от классового марксизма: «Национальные войны против империалистских держав не только возможны и вероятны, они неизбежны и прогрессивны, революционны»[916]. И такой национализм априори освобождался от обвинений в национальном гнёте. С таким капиталом вошли Ленин и большевики в 1917 год.

Отечество Брест-литовского мира (1918)

Важный для предреволюционной эпохи пример англо-бурской войны (1899–1902) как первой колониальной империалистической войны европейцев против европейцев — был с энтузиазмом воспринят политическим классом России. Он послужил ей образцом самоорганизованного народного сопротивления (буров) британскому империализму, новым примером вооружённого народа, являл факты массового добровольчества, масштабной партизанской войны буров против англичан. В русской политической культуре воюющая бурская Республика Трансвааль дала имя популярнейшей песне-гимну романтического антиимпериализма, известного как «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…» на стихи Галины Галиной[917].

Опыт партизанской войны и антипартизанской «политики опустошения», которая проводилась англичанами против буров и включала в себя широкое применение концентрационных лагерей для гражданского населения[918], в предвоенный период продолжал оставаться в центре внимания науки и пропаганды в СССР[919], готовившему страну к общенародному противостоянию британскому и иному империализму.

Но прежде этого антиимпериалистический пафос вооружённого народа и его партизанской войны опирался на более успешный образец, каковым накануне 1917 года целое столетие оставался пример Отечественной войны 1812 года, и само определение «партизанской войны» звучало как «оборонительная народная война»[920].

Приход большевиков к власти в России изменил многое в самих большевиках. Постоянно и сознательно ориентируясь на прецедент Парижской Коммуны в Париже в 1871 году[921], возникшей на политических развалинах Франции, терпящей поражение от Пруссии во франко-прусской войне 1870–1871, Ленин потому и стремился заключить Брестский мир с Германией, чтобы избежать повторения коллизии 1871 года. Французский образец (в котором русские видели и общий сценарий 1917 года) показывал, что военное поражение привело к низложению императора Наполеона III и созданию Правительства национальной обороны, которое 26 февраля 1871 г. подписало предварительный мирный договор, а 10 мая — окончательный мир. Тем временем, в дни переговорного процесса, в Париже 18 марта 1871 г. пришла к власти революционная коалиция Парижской коммуны, которая, однако, пала жертвой мирного договора антиреволюционного правительства с немцами и была последовательно уничтожена им уже к 28 мая. Ясно, что в условиях России 1917–1918 гг. существовала теоретическая возможность такого же сценария, когда власть авторов Октябрьского переворота точно так же не распространялась на всю страну, которая продолжала оставаться в состоянии войны с Германией. Вероятно, именно эту возможность риторически имел в виду и косвенно упоминал Сталин в своём тосте «за великий русский народ» 24 мая 1945, в котором, согласно стенограмме, сказал: «Какой-нибудь другой народ [в 1941 г. — М. К.] мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду. Но русский народ на это не пошёл, русский народ не пошёл на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству».