Сталин. От Фихте к Берия

Уже в начале февраля большевикам стало ясно, что революции в Германии нет. Политически возвращая в число инструментов военного строительства и управления столь осуждаемые ими летом 1917 года расстрелы, советское правительство — ещё до подписания его представителями Брестского мира и быстрого продвижения германских войск в глубь России — признавало: «германский рабочий класс оказался в этот грозный час ещё недостаточно решительным и сильным, чтобы удержать преступную руку собственного милитаризма» (см. обращения СНК РСФСР «Социалистическое отечество в опасности!» (написанное Л. Д. Троцким[930]) и «К трудящемуся населению всей России!» от 21 февраля 1918 г. по новому стилю). Это осознание придало «социалистическому оборончеству» перспективу длительного изолированного существования в ожидании революции, изменило историческую самоидентификацию революционной России, предписав ей место среди проигравших, а не победителей. Место среди проигравших наполнило новым смыслом лозунг «революционной обороны». И даже добавило к изолированному в России социализму ленинскую санкцию на прежде отвергавшийся торг о союзе с противостоящими Германии империалистическими державами. Здесь начинается длительный роман Ленина с историей Наполеона Бонапарта, Пруссии и национального освобождения и, следовательно, укрепления идеи отечества. Он пишет (выделено мной):

«Наполеон I раздавил и унизил Пруссию неизмеримо сильнее, чем Вильгельм давит и унижает теперь Россию… его победа над Пруссией была много решительнее, чем победа Вильгельма над Россией. А через немного лет Пруссия оправилась и в освободительной войне, не без помощи разбойничьих государств, ведших с Наполеоном отнюдь не освободительную, а империалистскую войну, свергла иго Наполеона. Империалистские войны Наполеона продолжались много лет, захватили целую эпоху, показали необыкновенно сложную сеть сплетающихся империалистских отношений с национально-освободительными движениями»[931].

Наводя в феврале 1918 исторические справки о войнах Наполеона в «Истории Западной Европы» Н. И. Кареева, Ленин обнаруживает, что «революционные войны» Франции ограничиваются в историографии 1799 годом, а далее следуют уже «наполеоновские», в том числе та, что закончилась Тильзитским миром 1807 года, в прецеденте которого Ленин прочитывает и выписывает возможную судьбу России после заключения Брестского мира с Германией и её сателлитами: «Пруссия теряет ½ своих владений… Пруссия платит громадную контрибуцию»[932]. Эти аналогии поставили точку во внутримарксистском споре патриотов (меньшевиков-«оборонцев») с интернационалистами (большевиками-«пораженцами») об Отечестве. Обращение «Социалистическое отечество в опасности!» ставило военные задачи создания «выжженной земли» на пути германских войск (и оживляло в исторической памяти образ партизанской борьбы[933]) и гласило:

«Германские генералы хотят установить свой „порядок“ в Петрограде и в Киеве. Социалистическая Республика Советов находится в величайшей опасности. До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистской Германии. (…) Социалистическое отечество в опасности! Да здравствует социалистическое отечество! Да здравствует международная социалистическая революция!»

Для творчества самого Троцкого такое превращение лозунга «защиты отечества» не было новым или случайным. Ещё в ходе мировой войны он писал:

«Наше отрицание „защиты отечества“, как пережившей себя политической программы пролетариата… получает все своё революционное содержание лишь в том случае, если консервативной защите устаревшего национального отечества мы противопоставляем прогрессивную задачу создания нового, более высокого „отечества“ революции — республиканской Европы, исходя из которой пролетариат только и сможет революционизировать и организовать весь мир».

И здесь Троцкий, строго следуя марксистской догме о неравномерности капиталистического развития и локальных центрах мировой революции, сам задавал себе вопрос о неравномерности и сам отвечал на него утвердительно:

«В этом, между прочим, ответ тем, которые догматически спрашивают: „почему объединение Европы, а не всего мира?“. Европа не только географический термин, а и некоторая экономическая и культурно-историческая общность. Европейской революции не приходится дожидаться революции в Азии и Африке, ни даже в Австралии и Америке. А, между тем, победоносная революция в России или Англии немыслима без революции в Германии, — и наоборот. Настоящую войну называют мировой, но воюет-то, даже и после вмешательства Соединённых Штатов, всё-таки Европа…»[934].