Сталин. От Фихте к Берия

Хрущёв дал распоряжение доработать документ. Хрущёв развил линию записки Берия: политизировал кадровый анализ и кадровые предложения Берия, вывел ведомственные вопросы МВД на политический уровень: «Существование вооружённого сопротивления стало рассматриваться не как первопричина политической нестабильности, а как следствие целого ряда просчётов и ошибок — как результат пренебрежения национальной спецификой в проведении кадровой и языковой политики, огульного применения репрессивной практики…». Именно Хрущёв вывел данные Берия напрямую против руководства Литвы: «Наличие антисоветского подполья в партийном постановлении было названо „позорным фактом“, а ответственность за сохранение этого положения возложена на ЦК КП и Совет Министров Литвы… если Берия в фокус внимания поставил проблему вооружённого сопротивления, то в решении Президиума ЦК фактически признаётся не буквально, но по смыслу, что речь идёт о серьезных провалах политики советизации этого региона в целом»[1085].

Есть и ещё одно очень важное обстоятельство, на которое обоснованно обращает внимание западный исследователь. Дело в том, что реальная демографическая статистика в целом для 1944–1953 гг., касающаяся Прибалтики, была долгое время просто невозможной: даже несмотря на то, что, в отличие от территории остальных республик СССР, в Латвийской, Литовской и Эстонской ССР в 1947–1948 гг. была проведена сплошная паспортизация сельского населения и соответственно стал принципиально возможен его учёт и контроль за его мобильностью, в том числе — нелегальной. Решение сделать очередное исключение в отношении жителей Советской Прибалтики (другое, более важное, состояло в практическом освобождении рядовых латышей, литовцев и эстонцев от ответственности за службу в гитлеровских и коллаборационистских вооружённых формированиях, которую другие граждане СССР понесли) диктовалось практическим хаосом в сфере демографического и «полицейского» учёта в сельской местности этих республик (то есть территории действий «лесных братьев» — антисоветских партизан).

«В сельских районах присоединённых территорий не существовало никакой эффективной системы обеспечения документами и регистрации населения, в отличие от сельских районов СССР в границах 1939 г. „Значительное большинство“ населения всё ещё пользовалось паспортами бывшего буржуазного правительства и даже разнообразными удостоверениями и пропусками с изображениями свастики, выданными немецкими оккупационными властями. При подобном хаосе с документами, в условиях партизанской гражданской войны сельские районы становились прибежищем для преступников и партизан. Последние имели возможность легко скрываться и изменять идентичность за пределами городов, а местные власти не имели представления о том, кто приезжал в их районы или уезжал из них, кто являлся постоянным жителем, а кто нет»[1086].

Это говорит о том, что не только данные Берия и МВД носили оценочный характер, но и действительно оспорить эти оценочные данные у недовольных ими республиканских властей не было никаких фактических возможностей. Однако А. Р. Дюков уверенно интерпретирует подготовленные весной 1953 года и использованные Президиумом ЦК сводные данные Л. П. Берия об итогах борьбы с вооружённым антисоветским подпольем в Прибалтике и на Западной Украине в 1944–1953 гг. и утверждает, что приведённые Берия цифры носят политически препарированный характер, то есть завышены.

Наибольшая цифра здесь — число арестованных. При этом нет никаких разъяснений: насколько пересекаются цифры арестованных и депортированных (сначала арестованных, а затем высланных), сколько из числа арестованных отпущено, а сколько отправлено в места заключения и т. п. Однако наиболее существенной цифрой, впечатляюще отражающей степень ожесточения борьбы, является, конечно, цифра убитых — она и должна находиться в фокусе нашего внимания, как тот военный показатель, вокруг которого, собственно, и должны строиться оценки масштабов противоборства. Их мы и должны проверять в первую очередь.

Но, не входя в детали, А. Р. Дюков пришёл к убеждению: Берия потому «завышал» число (статистику, а не политические оценки) репрессированных, что придавал «несомненную политическую значимость» своим докладным в Президиум ЦК из-за развернувшейся в нём внутренней борьбы: «статистика советских репрессий в „докладных Берия“ была серьёзно завышена по политическим соображениям. В качестве достоверного источника по истории советской репрессивной политики данные документы рассматриваться не могут»[1087].