Сталин. От Фихте к Берия

На пленуме ЦК КПСС 2 июля 1953 о главной сути властных претензий к Берия ёмко сказал В. М. Молотов, признав: они состоят в том, что Берия, проведя через Президиум ЦК свои инициативы, фактически «решил сменить первого секретаря Украины, первого секретаря Белоруссии, затем произвести коренные изменения в кадрах Литвы и так далее»[1098], то есть явно превысил свои личные полномочия и сделал Президиум своим соучастником, явно угрожая сталинским наследникам установлением режима своего личного единовластия. И не более того. Никакой иной сути риторические и заведомо ложные обвинения Берии в том, что он стремился поставить МВД «выше партии», или в том, что он строил собственную кадровую вертикаль из националистов (словно не Президиум ЦК принимал решения по докладам МВД), не имели.

«Данные Берия», действительно, ярко демонстрируют масштабы борьбы против антисоветского подполья и прямо заставляют заключать о мощности репрессивной машины и об упорстве сопротивления ей. И, похоже, А. Р. Дюков испытывает желание не только подвергнуть критике данные Берия, но и вновь оценить столь политически значимый ныне для прибалтийских государственных критиков Сталина, СССР и современной России масштаб подлинного «сопротивления оккупации».

Решив подвергнуть сомнению «завышенные» данные Берия, А. Р. Дюков допускает рискованные умозаключения. Игнорируя уже отмеченную источниковедческую специфику первичных данных, так же, как и любой источник, имеющих свои закономерности искажения и, в том числе, искажения в сторону завышения, историк противопоставляет первичные данные местных и обобщающие данные союзных органов «НКВД-МГБ» (вернее было бы сказать: НКВД-МВД и НКГБ-МГБ):

«первичные данные, разумеется, являются наиболее достоверными источниками. Сфальсифицировать огромный массив первичных данных невозможно, да и не нужно — ведь каждая из этих многочисленных докладных записок и информационных сообщений сама по себе мало что значит; она является лишь крошечным фрагментом общей картины»[1099].

Позволю себе здесь категорически не согласиться: и массив, и каждый первичный документ в отдельности — это личная судьба подписавшего его должностного лица, основа для оценки его деятельности, карьеры, наград, инструмент прямого формирования и перераспределения ответственности должностного лица, инструмент обоснования им запросов на плановые и сверхплановые ресурсы, описания той реальности, о которой — в конечном счёте — он предпочитает сообщать в вышестоящие инстанции. Очевидно, что, сообщая, например, о потерях в личном составе своего подразделения, командир более всего ограничен в изложении и толковании фактов, но столь же очевидно, что одновременно мера его свободы в описании реальности возрастает многократно, когда он сообщает руководству о количестве потерь противника и тем более — о численности противостоящих ему сил. Из тех же легко, вольно или невольно, завышаемых оценок сил противника исходят и легко завышаемые данные о параметрах оказываемой ему поддержки среди местного населения, числе пособников и сочувствующих, подлежащих репрессиям в качестве враждебного элемента.

Далее А. Р. Дюков бездоказательно утверждает: «Итоговые справки должны подвергаться более тщательной источниковедческой критике, чем первичные материалы. Как минимум, некоторые из них готовились не столько в информационных, сколько в политических целях; следовательно, в содержащихся в этих документах данных могут быть заложены серьёзные искажения». С точки зрения архивной техники, такое противопоставление первых и итоговых данных попросту не имеет методологического смысла. Тем более — не имеет никакого методологического смысла априорное утверждение о том, что конкретные итоговые данные подверглись политической фальсификации. Чтобы обнаружить такую фальсификацию, достаточно всего лишь арифметически последовательно сличить данные по уровням их сведения в итоговые согласно административно-территориальной структуре ведомства. И, напомню, убедительно уличая (как было сказано выше) в фальсификации Н. С. Лебедеву, А. Р. Дюков именно арифметически и проверяет её данные, находя в одном из документов арифметический сбой.

Борясь с «завышенными данными» Берия, А. Р. Дюков обращается к данным, послужившим источниками для его итогового доклада. И оказывается, что «данные Берия», например, по Эстонской ССР (1953), — вовсе не данные высшего уровня обобщения (где предполагается «свобода рук» Берия), а повторённые им данные главы МВД ЭССР М. Крассмана. Вот эти данные Берия — Крассмана А. Р. Дюков и сравнивает с данными подчинённых М. Крассмана — 4-го отдела МВД ЭССР (за 1944–1953 гг.), извлекая из них цифры по 1953 году:

Таблица 2[1100]

«Легализовано бандитов нелегалов» (5 242)[1101]