Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года)

Миша, наверное, тоже все понимал, и за границей тоже б вел себя прилично – если бы ты его отпустил. Но он же не просил о выезде, как Замятин, он поставил вопрос: либо – либо. Либо его высылают, либо дают работу. Выбор за тобой, ты и выбрал. Сам ему позвонил⁷⁶ (сильный же), предложил обратиться во МХАТ: мол , вам не откажут. Посмели бы отказать. Но той ли работы Миша хотел – он же о писательстве думал. Однако просил о работе во МХАТе, ее и получил: значит – сам виноват. Ведь спрашивал я его: "может быть, правда, вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?". Была бы честь предложена: "не может русский писатель жить вне Родины" – значит так тому и быть.

Интересно, а он знал что его прослушивают, когда рассказывал о своих выдуманных встречах со мной? Когда вождя якобы цитировал – мол, все меня гениальный да великий, а мне водки выпить не с кем…. Может, он тебе так дружбу предлагал? А ты не принял его предложение, вот и бубнишь сейчас сам с собой… И, в самом деле, не с кем посидеть по человечески …

Но не о чем жалеть – ни о несостоявшейся дружбе, ни о несостоявшейся встрече (а ведь сам Булгакову о готовности встретиться сказал), ни о том, что не помог Мише с публикацией его последнего романа. Не мог ты ему в этом помочь, потому все остальное было тоже бессмысленно.

Нет, издать его "Сатану" году в тридцать девятом было, в принципе, можно: во главе партии никого из твоих открытых врагов не осталось, прототипы московской части булгаковской книжки давно в сырой земле – никто бы и не вякнул. И среди писателей, приличных писателей (да и среди приличных читателей), твоих сторонников бы поприбавилось. Но это делать было бы глупо: одной рукой ты прекращаешь прежние гонения на церковь, запрещаешь аресты священников, приказываешь Берии освободить тех из них, что сидят лишь за то, что священники, даже указание самого учителя "О борьбе с попами и религиями" отменяешь⁷⁷, а другой рукой разрешаешь издание этой сатанинской книги. Чтобы церковь, которую ты хочешь взять в свои союзники (а, может, и в соратники?), думала, что затевается какое-то очередное обновленчество? На базе Мишиной ереси? Зачем тогда было храм Христа-Спасителя взрывать⁷⁸?

Так что не получилось ни помощи Булгакову, ни дружбы с ним – только слово "Миша" осталось.

Париж стоит мессы, а церковь стоит Миши», – усмехнулся Сталин. «Стоит и стоит. Как положено стоит – на защите Отечества».

Он взял со стола вчерашнее («позавчерашнее, уж семь часов как позавчерашнее», – поглядел на часы Сталин) "послание пастырям и пасомым" митрополита Сергия и зачитал:

"Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им и по плоти и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства."

«А ведь не прими я того решения и не борись против полного удушения церкви с соратничками, пока те были при власти (в меру сил, конечно, но вполне эффективно), молчал бы сейчас местоблюститель Патриаршего престола.

Как молчит сейчас эта "Настя в рясе"⁷⁹ (хотя что ему говорить, он еще в тридцать восьмом Гитлеру написал "лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в вас вождя в мировой борьбе за мир и правду"). Сам молчит, а его присные публично хвалят "освободительный поход" вермахта. Дескать, "коммунистический режим – гораздо большее зло для России". И у нас было бы также, но не при товарище Сталине. Наш-то Сергий и про эту зарубежно-православную не забыл намекнуть – без упоминания названия, конечно, но кому надо поймет: