Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года)

Не обманул. Труды еще не начались (да и какие это труды – переставлять чемоданчики по звонку, когда засовывать их в щель, когда – вытаскивать), а баба – появилась. Хорошая баба – крепкая, уступчивая. Тоже из лагеря привезли, тоже от крестьянки родилась, тоже под расстрелом ходит. Точнее: стоит, сидит да лежит – ходить то некуда. И незачем – все в этой комнате есть. Даже воздух – и тот чистый. А что окошка нет – не беда. Зачем окошко знающим жизнь людям, что они нового в нем увидят?

Понимающим ценность жизни и осознающим ее краткосрочность нужно не окно, а хотя бы один лишний день. Тем более, лишнего не бывает – только запасное. Так грозный дядька говорил, мужик эту фразу почему-то запомнил.

От Вильнюса до Москвы. Гамбургский счет.

Примечание

На стыке XIX – XX веков результаты схваток русских борцов "под куполом цирка" определялись заранее, но один раз в год силачи съезжались в Гамбург, запирались в каком-нибудь трактире и боролись "без дураков" и договоренностей. Отсюда и "гамбургский счёт" (одно из "научных" определений – выявление реального, а не официального места индивида в статусной иерархии)

Сам же фразеологизм придуман Виктором Шкловским.

Сути и смыслы, они же – эпиграфы

…нельзя помогать народу, не помогая режиму, как и нельзя причинить вред режиму, не причинив вреда народу.

Джордж КЕННАН, советолог, посол США в СССР (1954-63), секретарь посольства США в СССР (1934-37)

Война есть действие в опасности и неуверенности

Карл фон КЛАУЗЕВИЦ, классик военной теории и военной истории, в 1812 г. – подполковник Российской Императорской армии, начальник штаба (потом – обер-квартирмейстер) русского арьергарда, обладатель высшей российской военной награды – золотого оружия "За храбрость"

2-я ночь (с 23 на 24 июня 1941-го). Сумбур.

Два дня войны и предвоенный месяц. Особенности русских исторических оценок

Пятый час утра, совсем не нужная лампа уже не освещала – скорей привлекала внимание к лежащим на столе бумагам. Но не было смысла смотреть на эти сводки да донесения: он и так помнил, что за первый день на северо-западе и на юго-западе немцы прошли по два с половиной десятка километров и продолжают наступать – прут на прибалтийские столицы, обходят Львов.... Что пытались они взять с марша Либаву, но порт пока в наших руках. На западном же направлении враг продвинулся аж на полсотни верст. Всем дан приказ "драться до последнего", приказ бессмысленный: это отходить можно только по приказу – чтоб драться, приказ не нужен.… А какой приказ войскам нужен, Сталин не знал. И не мог знать, потому что сколь либо внятной и достоверной информации у него не было – ни в бумагах, ни в памяти.

И уже третий час он, как полный идиот, сидел у обеденного стола на "ближней" даче и бубнил про себя то в первом лице, то в третьем: «Где мой прокол? Ну где мой прокол? Прокол где? Прокол… Проколы. Масса проколов. Их должна быть масса. Их с миллион должно быть…

Он не верил в эту войну. «В эту дурацкую войну. Дурацкую… Дурацкую! Она не может быть для Гитлера успешной. Он не сможет ничего сделать… И он не может этого не понимать.» Поэтому долгое время плевал товарищ Сталин на все эти донесения разведки (за полгода их штук триста было, только в июне – шестьдесят), там вранье с правдой так перемешано, что его тошнило. Его и сейчас поташнивало, но не от донесений – от их отсутствия. Хотя и те, что лежали на его столе, вызывали рвотные позывы. Особенно это, суточной давности:

"Германские регулярные войска в течение 22 июня вели бои с погранчастями СССР, имея незначительный успех на отдельных направлениях. Во второй половине дня, с подходом передовых частей полевых войск Красной Армии, атаки немецких войск на преобладающем протяжении нашей границы отбиты с потерями для противника".