Сталин в Царицыне

Планируя разгром «учредиловцев», председатель Царицынской ГубЧК Борман обратился за помощью не к Носовичу, а к товарищу Сталину. В конце июля – начале августа 1918 года Снесарев с Носович полностью разоблачили себя. В Царицыне открыто говорили о том, что в штабе округа засели беляки. Снесарев, Носович, Ковалевский и др. были арестованы за неделю до разгрома «учредиловцев». Первыми были арестованы начальник артуправления Чебышев и трое его подчиненных. Штаб округа прекратил свое существование. Но никто не мог предположить, что спустя месяц-другой Носович и Ковалевский снова объявятся в Царицыне, на сей раз в штабе Южного фронта. Все были уверены, что их постигнет та же участь, что и Алексеева с его подельниками (они были расстреляны). Но заступничество Троцкого возымело действие. Враги были отпущены на свободу и, более того, им снова предоставили возможность вредить делу Революции. Справедливое возмездие настигло белогвардейских агентов только после перехода Носовича к белым. Но до этого они успели натворить еще много дел.[151]

Борман торопился, хотел как можно скорее покончить с заговором («вырвать крапиву с корнем», как он выражался). Как только фамилии всех участников заговора стали известны, чекисты собрались их арестовать. Но Сталин посоветовал Борману не торопиться. Нужно было не только арестовать всех, но и узнать, где они прячут оружие (тайников было несколько) и ценности. Сербскому полку Алексеев за участие в заговоре обещал заплатить не только деньгами, но и золотом. Была большая разница в общении Сталина с теми, кому он доверял и теми, кого он считал врагами. С Носовичем, Снесаревым, Ковалевским и другими военспецами-штабистами Сталин говорил сухо, резко, приказным тоном («делайте то-то и то-то»), а вот с Ворошиловым, Борманом, Скляром и другими товарищами разговаривал деловито, но с теплотой в голосе и никогда не стремился приказывать, если можно было дать совет и надеяться, что человек ему последует. Я давно изучил эту черту характера Сталина, еще во время подготовки бакинской стачки. Сталин старается окружать себя не бездумными исполнителями его приказов, а думающими людьми, которые способны принимать правильные решения самостоятельно. А если кто-то колеблется, Сталин подтолкнет его в нужную сторону, но сделает это мягко, по-товарищески. Со Сталиным не только хорошо и легко работается, с ним еще и очень приятно, радостно работать. Он ведет себя как старший товарищ, мудрый советчик, а не как командир. И всегда заставляет окружающих думать. На совещаниях каждому даст возможность изложить свое мнение, а сам выступит последним. Троцкий вел совещания иначе. Сразу же говорил, как он считает, а затем спрашивал, есть ли возражения. Обычно, возражений не было, поскольку все знали, что Троцкий не выносит, когда ему возражают.

Так, например, Борману Сталин сказал:

– Я бы не стал торопиться с арестами. Дата восстания нам известна, время еще есть, а вот где они хранят оружие и золото, мы пока не знаем.

– На первом же допросе расскажут! – убежденно сказал Борман.

– Могут и не рассказать, – возразил Сталин. – Такими сведениями располагает только верхушка, а в нее обычно входят идейные люди. Умрут, а не расскажут. Возьмите Алексеева. Советская власть дала ему, бывшему заводскому инженеру, ответственную работу в Главконефти. Если на старый лад, то его можно считать действительным статским советником. Генеральская должность! Доверие, широкие полномочия, простор для работы и роста. Проявишь себя хорошо, так и наркомом станешь. У нас не самодержавие, чины выслуживать не нужно. Вот чего ему не хватало? Зачем он, рискуя головой, полез в контрреволюционную деятельность? Затем что он наш враг, буржуазный элемент. Он нас люто ненавидит и во имя этой ненависти жизнь жертвовать готов. Думаю, что он на допросах будет молчать…

Борман сделал так, как советовал Сталин. Дождался, пока оружие начнут изымать из тайников, и только тогда арестовал всех заговорщиков. За одну ночь управился с помощью красноармейцев. Это произошло 17 августа, накануне назначенной даты восстания. Алексеев на допросах молчал. Чекистов больше всего интересовали фамилии членов московской организации, но Алексеев не назвал ни одной. «Нить» к московской организации дал Котов. Он назвал две или три фамилии тех, кого сам знал. Через них «крапиву» выпололи и в Москве.

Отправлять главарей заговора в Москву не стали. Велик был риск того, что их попытаются отбить в пути. Всех расстреляли в Царицыне.