«Троцкий появлялся одетый во что-то вроде белой униформы без знаков различия, — вспоминал Виктор Серж, — в широкой плоской фуражке, тоже белой; хорошая выправка, широкая грудь, очень темные бородка и волосы, блеск пенсне, не такой свойский, как Ленин, что-то авторитарное в манере держаться.
Быть может, таким видели его мы с друзьями, критически мыслящие коммунисты, относившиеся к нему с восхищением, но без любви. Его суровость, неукоснительная требовательность в работе и в бою, абсолютная корректность манер в эпоху всеобщего панибратства давали пищу для нападок исподтишка и демагогического недоброжелательства».
Сталин заботливо относился к аппарату, создавал все условия для приличной по тем временам жизни, раздавал привилегии. Молодые карьеристы в кожанках жаждали власти и комфортной жизни и славили человека, который обещал им все это.
Корней Чуковский еще в первые годы советской власти записывал в дневнике:
«1 ноября 1919 года.
Вчера я был в Доме литераторов: у всех одежа мятая, обвислая, видно, что люди спят, не раздеваясь, прикрываясь пальто. Женщины — как жеваные. Будто их кто жевал — и выплюнул… Обедал в Смольном — селедочный суп и каша. За ложку залогу — сто рублей».
Зато жизнь советских чиновников с каждым днем все больше отличалась от жизни народа. Причем потребности аппарата росли на глазах. 2 января 1920 года Чуковский побывал в Смольном у одного из начальников:
«У его дверей сидит барышня-секретарша, типичная комиссариатская тварь: тупая, самомнительная, но под стать принципалу: с тем же тяготением к барству, шику,
— Представьте, какой ужас, — моя портниха…
Словом, еще два года — и эти пролетарии сами попросят — ресторанов, кокоток, поваров, Монте-Карло, биржу и пр. и пр. и пр.».
Корней Иванович Чуковский не ошибся в своих прогнозах. И этим стремлением аппарата к комфортной жизни воспользовался Сталин, гений политической интриги и аппаратной борьбы. В конце декабря 1926 года Сталин в письме Молотову заметил: «Наши оппозиционеры — дурачье. Черт толкнул их полезть сечься, — ну и высекли». Сталин был прав. В аппаратной борьбе за власть Троцкий не годился Сталину в подметки.
На XIII съезде партии, в конце мая 1924 года, первом после смерти Ленина, Троцкого еще по инерции встречали бурными аплодисментами, хотя весь год его уничтожали как лидера оппозиции и портреты председателя Реввоенсовета стали исчезать из служебных кабинетов. После съезда Сталин поставил задачу «похоронить троцкизм идейно».
В конце 1924 года, отдыхая в Кисловодске, Лев Давидович написал большой очерк «Уроки Октября», который наносил удар по революционной репутации лидеров партии — и Сталина, и Зиновьева, и Каменева, поскольку их роль в Октябрьских событиях выглядела обидно маленькой.
Михаил Булгаков записал в дневнике:
«В ночь с 20 на 21 декабря.
Опять я забросил дневник. И это, к большому сожалению, потому, что за последние два месяца произошло много важнейших событий. Самое главное из них, конечно, — раскол в партии, вызванный книгой Троцкого «Уроки Октября», дружное нападение на него всех главарей партии во главе с Зиновьевым, ссылка Троцкого под предлогом болезни на юг и после этого — затишье. Надежды белой эмиграции и внутренних контрреволюционеров на то, что история с троцкизмом и ленинизмом приведет к кровавым столкновениям или перевороту внутри партии, конечно, как я и предполагал, не оправдались. Троцкого съели, и больше ничего.
Анекдот:
— Лев Давидыч, как ваше здоровье?
— Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет.
(Намек на бюллетень о его здоровье, составленный в совершенно смехотворных тонах.)…
Москва после нескольких дней мороза тонет в оттепельной грязи. Мальчишки на улицах торгуют книгой Троцкого «Уроки Октября», которая шла очень широко. Блистательный трюк: в то время как в газетах печатаются резолюции с преданием Троцкого анафеме, Госиздат великолепно продал весь тираж…
Ходили, правда, слухи, что Шмидта выгнали из Госиздата именно за напечатание этой книги, и только потом сообразили, что конфисковать ее нельзя, еще вреднее, тем более что публика, конечно, ни уха ни рыла не понимает в этой книге и ей глубоко все равно — Зиновьев ли, Троцкий ли, Иванов ли, Рабинович…»
Январский пленум 1925 года принял решение освободить Троцкого от должности наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета:
«Ввиду того, что руководство армией невозможно без полной поддержки этого руководства авторитетом всей партии; что без такой поддержки создается опасность подрыва железной дисциплины в армии; что конференция политработников, с одной стороны, и фракция РВС СССР — с другой, уже высказались за снятие Троцкого с военной работы… признать невозможным дальнейшую работу Троцкого в РВС СССР».