Сталинбург

— Товарищ сержант, тут съемочная группа приехала, хотят на объект зайти… Есть, сейчас передам, — закончив разговор с сержантом, он обратился к Матвею. — Велели передать, чтобы вы уебывали на хуй, да поскорее.

— Значит, сержант не выйдет? — уточнил Мэт.

— Считаю до трех, потом стреляю по ногам, — с дружелюбной улыбкой произнес автоматчик.

— Ладно, мы уходим.

Вернувшись в машину, Матвей первым делом спросил Баррикаду:

— Так ты знала, что здесь режимный объект?

— Ну да. Я ведь вам вчера говорила, что вы сюда не зайдете. Но вы настаивали.

— Понятно. Можешь нас в гостиницу отвезти?

— Я вам еще хотела новый храм показать — Святого Феликса. Его недавно открыли.

— Давай в другой раз.

Через час, высадив пассажиров возле гостиницы «Колхозная», Баррикада уехала.

— Ну, что делать будем? — произнес Матвей, со злостью пнув пивную жестянку, валявшуюся под ногами.

Паша рассказал ему о своем знакомстве с реб Лейбом и о предложении, которое тот озвучил.

— Вообще-то история стремная, — заметил Мэт. — Но других вариантов у нас пока что нет. Давай ему позвоним. Он телефон оставил?

— Нет, сказал, что сам меня найдет.

— А где он живет, ты запомнил?

— Примерно, — ответил Паша.

— Охренеть! Значит так, завтра первым делом отправимся его искать.

— А почему не сегодня?

— Замахался я, Паша, сегодня. Надо отдохнуть и как следует все обдумать. Этот твой раввин, чувствую, непростой персонаж — нужно к встрече с ним как следует подготовиться.

Когда они поднялись в номер, Матвей, несмотря на раннее время, завалился спать, а Паша включил телевизор. Из репортажа на канале «Звезда» он узнал, свидетелем какой заварушки стал, распрощавшись с реб Лейбом. Со слов репортера, трое американских туристов совершили ритуальное убийство правоверного мальчика — случилось это неподалеку от ГРОТа имени Преподобного Лазаря. Неравнодушные граждане успели повесить одного из детоубийц на фонарном столбе, двое других скрылись бегством — в настоящее время их разыскивает милиция. Представитель милиции, румяная баба с погонами, вещавшая на фоне висельника в звездно-полосатом фраке, сообщила: есть основания полагать, что к преступлению причастны жители ГРОТа, уже неоднократно замеченные в противоправных действиях и симпатиях к иностранным провокаторам. В связи с чем будут приняты определенные следственные действия и бла-бла-бла.

— Твою ж мать! — сказал Паша и выключил телевизор.

18. Комсомольский погром

На следующий день, в воскресенье, настроение у Матвея было просто отстойное. Он провел в Сталинбурге всего-то три дня, а ему казалось, что по меньшей мере три недели. И если вчера все это казалось забавным, хотя и довольно безумным трипом, то сегодня уже было непонятно, суждено ли этому трипу когда-нибудь закончиться. Завод, где предположительно находились ворота, ведущие из Священного Союза в привычный мир, теперь охранялся не хуже Кремля, хотя, как Матвей хорошо помнил, еще три дня назад никаких автоматчиков и колючей проволоки там не было. Что касается чудаковатого раввина, с которым вчера познакомился Паша, то этот персонаж мог с равной степенью вероятности оказаться и провокатором, и сумасшедшим. Короче, внятный ответ на вопрос «как отсюда слинять?» отсутствовал. И даже если ему с Пашей каким-то образом удастся пробраться на завод, совсем не факт, что портал находится на прежнем месте и заработает после поворота вентиля. То же самое относилось и к раввину — даже если он не аферист, а действительно хочет отправить их обратно в Москву, вовсе не обязательно, что ему это удастся. Ведь речь идет не об отправке бандероли, а о перемещении двух живых существ из одного мира в другой, и в этой ситуации может пойти не так примерно все.

Мэт представил себе, что застрял в Сталинбурге навечно, что здесь он станет членом Союза кинематографистов и вступит в партию, будет снимать сериалы про любовь прядильщицы и свинопаса, получит квартиру в хрущевке, купит «Жигули», будет ходить на субботние службы в храм Святого Иосифа… Здесь его дети станут пионерами, а потом комсомольцами, здесь он состарится и выйдет на пенсию, чтобы, попивая кефир в доме отдыха для работников кино, рассуждать с другими такими же старыми пердунами о том, заслуженно ли была присуждена Сталинская премия тому или иному деятелю искусств. И от того, что Матвей себе вообразил, веяло такой тоской и безысходностью, что хотелось тут же выбраться из-под одеяла, выйти на балкон и сигануть оттуда, раскинув руки.