Сталинград

Эвакуация из госпиталей раненых и получивших увечье стала уже не проблемой, а катастрофой. Если у грузовиков, которые их везли, заканчивалось горючее, а такое случалось часто, машины останавливались в степи, и раненые умирали от переохлаждения. Солдаты, которым посчастливилось добраться до «Питомника», были потрясены тем, что открывалось их взору. «На аэродроме, – писал впоследствии один молодой офицер, – был настоящий кошмар: груды трупов, которые санитары выносили из землянок и палаток, освобождая их для новых раненых… налеты русских самолетов… обстрелы… и приземляющиеся среди всего этого транспортные “юнкерсы”».[857]

Легкораненые солдаты и симулянты, похожие в лохмотьях на толпу нищих, бросались к стоявшим на взлетно-посадочной полосе самолетам в надежде подняться на борт. Они отшвыривали в сторону доставленный груз или рылись в нем в поисках съестного. Слабых затаптывали насмерть. Полевая жандармерия, теряя контроль над ситуацией, все чаще открывала огонь. Многие тяжелораненые, имеющие пропуска в самолет, сомневались в том, что им удастся вырваться из этого ада.

Фельдфебель Валлраве получил пулевое ранение в живот. В «котле» это было равнозначно смертному приговору, однако Валлраве сумел выжить благодаря силе воли. Его вынесли с передовой и положили в машину вместе с другими ранеными. Водитель направился кратчайшей дорогой к «Питомнику». Когда до аэродрома оставалось всего три километра, закончилось горючее. Инструкция предписывала в такой ситуации уничтожить машину. Помочь раненым водитель ничем не мог… Валлраве, терзаемый острой болью, понимал, что умрет, если не доберется до самолета. Вот его рассказ: «Мне пришлось ползти до самого аэродрома. К тому времени, как я туда добрался, уже стемнело. В просторной палатке мне оказали первую медицинскую помощь. Внезапно начался воздушный налет, и на госпиталь посыпались бомбы, уничтожившие несколько палаток».[858] В три часа ночи Валлраве чудом удалось попасть на борт «юнкерса», и тот тут же взлетел.

В «Питомнике» на долю какого-нибудь раненого мог выпасть счастливый случай, в то время как сотни других оставались умирать на снегу. Алоис Дорнер, артиллерист из 44-й пехотной дивизии, раненный осколками в левую руку и левое бедро, ужаснулся увиденному на аэродроме. «Таких страданий я не видел за всю свою жизнь. Нескончаемые стоны раненых и умирающих… многие из них несколько дней не получали никакой еды. Раненых не кормили – продукты отдавали тем, кто сражался».[859] (Трудно сказать, что это было – директива командования или волевое решение интендантов. Генералы категорически отрицали свою причастность к такому решению, но ведь командиры частей и соединений могли пойти на это по собственной инициативе.) Дорнер, ничего не евший с 9 января, уже попрощался с жизнью. В ночь на 13 января проходивший мимо пилот «Хейнкеля-111» спросил, откуда он родом. «Из-под Амштеттена», – прошептал раненый. Летчик оказался его земляком, австрийцем. Он позвал штурмана, и они вдвоем отнесли Дорнера в свой самолет.

На северном фланге 16-я танковая и 60-я мотопехотная дивизии были отброшены назад, и на этом участке немецкой обороны образовалась брешь. В самом Сталинграде 62-я армия Чуйкова нанесла удар по 100-й егерской и 305-й пехотной дивизиям и отбила несколько кварталов. Несмотря на сильные снегопады, советские войска продолжали наступать с запада и все глубже вгрызались в немецкую оборону. 29-я мотопехотная дивизия была, по сути, полностью уничтожена. Отсутствие горючего вынудило 3-ю мотопехотную дивизию бросить тяжелое вооружение и технику и отходить по глубокому снегу в пешем строю. Закрепиться на новых позициях солдаты не смогли – у них просто не осталось сил на то, чтобы рыть окопы.

Советские 65-я и 21-я армии неудержимо рвались к «Питомнику». 57-я и 64-я армии прорвались на южном фланге – 297-й пехотной дивизии немцев, в состав которой входила и ударная группа Мэдера, пришлось отойти назад. Дивизия оказалась отрезана от соседей справа, 376-й пехотной дивизии Эдлера фон Даниэльса. Ближе к вечеру 14 января штаб 6-й армии доложил: «376-я дивизия уничтожена. Аэродром “Питомник” может использоваться только до 15 января».[860]

Известия об атаках советских «тридцатьчетверок» породили у немецких солдат «танкобоязнь». Без снарядов уцелевшие противотанковые орудия превратились в груду железного хлама. О румынах, оказавшихся точно в такой ситуации два месяца назад, теперь уже никто и не вспоминал.