Stalingrad, станция метро

Голос дельфина покачивает Елизавету, как на волнах. Он — река и лодка одновременно. Но это настоящая река и настоящая лодка, не ряженые, не бутафорские. Пальцы у дельфина (они лежат на шероховатой коже блокнота) — длинные, твердые и очень красивые. Не то что Елизаветины — со стрижеными под корень ногтями. Надо побыстрее убрать их с Молескина, чтобы полнейшее их несоответствие, вопиющий диссонанс, не ранили еще глубже и без того деморализованное сердце.

— Можно угостить вас кофе? — неожиданно предложил дельфин.

Не смотри на него, не смотри!

— Нет-нет… Я только что выпила кофе. Я спешу. Мне пора.

— Кофе и десерт. В знак благодарности. Согласны? Ну вот, началось. Десерт не как десерт, а как самая обыкновенная издевка. Подколка. Хорошо замаскированная ловушка для наивной толстой жабы. И этого фиаско, этого охотничьего триумфа (когда ом наконец случится) Елизавета Гейнзе точно не переживет.

— Спасибо. Но мне и правда пора.

— Я не могу вас отпустить. Глупо звучит, да?

— Подозрительно. Я же отдала вам блокнот. Черт возьми!.. Думаете, я хотела его украсть?

— Думаю, нам нужно познакомиться. Для начала. Должен же я знать, кого мне благодарить за находку.

— Это лишнее, поверьте.

— Меня зовут Иван. А вас?

Не смотри на него, не смотри!

— Ну, хорошо. Я Елизавета. Теперь мне можно идти? Никогда еще Елизавета не попадала в такое дурацкое положение, она чуть не плачет. Но дельфину, похоже, совершенно наплевать на Елизаветины страдания. Он резвится в волнах, высоко подпрыгивает, обдавая солеными брызгами все вокруг.

Она не должна смотреть на него, это смерти подобно.

Она не должна, но все равно смотрит.

Так и есть. На щеках дельфина тучами клубится легкий пух. Губы похожи на разряды молний, нос — на приближающийся к беззащитной деревушке торнадо. В темно-васильковых глазах закипают водовороты, на лбу происходят тектонические подвижки как при сильном землетрясении. И весь он — самое настоящее стихийное бедствие.

Жертва которого — она, Елизавета. Далеко не первая и не последняя. Счет идет на сотни, может быть — на тысячи. Не нужно было смотреть на него. Но теперь уже поздно не смотреть — и она смотрит, смотрит.

Самое удивительное, что и дельфин смотрит, не отрываясь. Даже голову набок склонил.

— Этого не может быть, но это правда, — неожиданно сказал дельфин. — Такое только в кино случается, а я подобного рода кино терпеть не могу. Не хожу на него никогда.

— А я люблю кино. Всякое, — неожиданно сказала Елизавета. — Но в основном то, где все кончается хорошо. Полагаю, что именно оно тебе и не нравится.

— Точно. Но я, пожалуй, пересмотрю свои взгляды.

— Так чего не может быть? Ты не объяснил.

— Не может быть, что это ты. Но по всему выходит, что — ты. Я тебя знаю.

— А я тебя нет.

Странно, но в словах, которые они (в основном — дельфин) произносят, гораздо больше всяких смыслов, чем кажется на первый взгляд. И гораздо меньше подводных течений. Но главное — им можно доверять; они не вытащат исподтишка палку, чтобы размозжить голову толстой жабе. Они вообще не видят жабы. В упор.

— Я тебя видел, — речь явно идет не о жабе.

— А я тебя нет.

— Это понятно. С чего бы тебе было меня замечать?

— Ты видный парень. Ты красивый.

— Да ну… Красивая — ты. Сейчас даже красивее, чем тогда. Намного, намного красивее. Ты теперь взрослая, совсем.

Самое время удивиться. Выпасть в осадок. Разинуть варежку. Охереть до состояния атома, как выражается Праматерь.

Но Елизавета почему-то совсем не удивляется. Удивительно другое: где и когда мог видеть ее дельфин?

— И где же ты меня видел? Когда?

— Года три назад. Может, чуть больше. Зимой, в парке аттракционов.

— Зимой парки аттракционов не работают, — по инерции произносит Елизавета.

— Я знаю. Я и сам удивился — ведь этот-то работал! Хотя народу там было немного, честно сказать. Но даже если бы его было много — я бы все равно увидел тебя. Я наблюдал за вами. Но подойти не решился…

— За нами, вот как…

— Ты была не одна. Со стариком. Очень забавным. Он похож на какого-то актера. Кажется, французского…

— На Бельмондо. Это мой отец.

— Здорово! Я бы пошел на киношку с Бельмондо.

— Я бы тоже пошла.

— А давай узнаем… Может быть, где-нибудь идет киношка с Бельмондо? Сходили бы вместе…

— Потрясная идея. А что мы делали — там, в парке аттракционов?

— Что обычно все и делают. Развлекались. Сначала — на аттракционах, а потом стреляли в тире. А потом взяли шляпы напрокат. Там была будочка со шляпами и вы взяли их напрокат. Кажется, шляпы выглядели как самые настоящие ковбойские.

— Это я взяла ковбойскую, — по инерции произносит Елизавета. — А Карлуша… Моего отца зовут Карлуша… Карлуша взял тирольскую, потому что он немец.

— Настоящий немец?

— Конечно.

— И вы живете в Германии?

— Нет. Мы живем здесь.

— И я живу здесь. Разве не здорово?

— Лучше и быть не может.

— Я часто о тебе вспоминал. Все это время… Знаешь, как я жалел, что не подошел тогда? Но было бы глупо подходить… Наверное, твоему отцу это бы не слишком понравилось…

— Что бы ему не понравилось?