Stalingrad, станция метро

— Да, конечно. Это моя подруга Шалимар… э-э… Ольга. А это — Иван. Иван — художник.

— Вот прямо настоящий художник? — губы Шалимара мокро блестят.

— Оформитель. Я оформляю витрины, — губы Ивана — сухие и обветренные.

— Значит, вы дизайнер. И давно вы знакомы с Лайзой?

— Шалимар! — Елизавета умоляюще прижимает руки к груди. — Ну что ты устраиваешь допрос человеку? Уймись, пожалуйста.

— Ничего, все в порядке, — снисходительно улыбается Иван. — Мы знакомы давно.

— Вот как? — Шалимар озадачена. — А она ничего о вас не говорила.

— И правильно делала, что не говорила… — нервы Елизаветы на пределе. — Тебе только скажи что-нибудь.

— Скрывала вас… — Шалимар обращается напрямую к инопланетному дельфину, игнорируя Елизавету. — И я ее понимаю. Такого красавчика нужно держать подальше от подруг. Уведут обязательно. Я ее понимаю, да. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вы согласны, Иван?

— Глупо спорить с очевидным.

— И вы… встречаетесь? —

вопрос адресован Ивану. Он, конечно, скажет правду («нет, мы не встречаемся»), — и почему эта правда неприятна Елизавете? Неприятна и все тут. «Нет, мы не встречаемся» будет означать, что он свободен, и Шалимар может смело ввязываться в борьбу за самца.

Елизавета не собирается бороться ни за какого самца, она сама — свободный человек.

— Нет, мы не встречаемся. Мы просто… друзья, — говорит она Шалимару.

— Прекрасная новость. Тебе действительно пора, Лайза? — Шалимар сама кротость.

Если Елизавета проблеет «нет» — получится откровенная лажа, ведь пять минут назад она настаивала на том, что должна уйти. Елизаветино «нет» будет выглядеть мелочно и недостойно, как будто она испугалась, что инопланетный дельфин переметнется к Шалимару и решила проконтролировать ситуацию.

Контролировать ситуацию больше невозможно.

— Я пойду. Всем пока. Хорошего вечера. Удачной охоты.

Ну и плевать, плевать, убеждает она себя, толкая дверь кафе. Плевать, но лучше бы инопланетный дельфин существовал только в ее воображении, лучше бы параллельные реальности никогда не пересекались, хотя Илья и утверждал обратное.

Тогда бы ей не было так больно, как больно сейчас. Счастье было ярким, но недолгим, как выражается Праматерь. Но кто сказал, что ты создана для счастья, Элизабэтиха, рикиси Онокуни? Ты создана для того, чтобы маленькие испуганные дети брали тебя за руку. Разве не в этом твое предназначение?

В этом, конечно же, в этом.

Начинает накрапывать дождь, такой же достоверный, как и тот прошлый снег. И скоро зажгутся фонари, и сумрачный город смягчится, и придется заново придумывать, чем занимать третью пятницу месяца.

Елизавета больше не собирается встречаться с Шалимаром. Никогда. Потому что встречаться с Шалимаром с сегодняшнего дня означает встречаться и с… С человеком, имени которого она никогда больше не произнесет вслух.

Ну их, этих инопланетных дельфинов!

Увидишься с ними на мгновение, а потом страдаешь полжизни. Самые бесполезные и вероломные животные на свете.

— Эй! — кричит Елизавете инопланетный дельфин. — Подожди меня!..

Секунда — и вот он уже идет рядом с ней, высоченный, красивый, беловолосый, с маленьким серебряным колечком в ухе, с оторванной пуговицей на куртке.

— Правда, что ты ждала ее полтора часа?

— Правда.

— Я бы и трех минут на нее не потратил.

Елизаветино сердце кувыркается в груди, оно совершает самые немыслимые кульбиты — почти как дельфин в океане.

— Обещай, что ты повременишь с выводом о том, что мы просто друзья.

— Хорошо, — справиться с сердцем нет никакой возможности, но Елизавета и не хочет справляться.

— Обещай, что ты расскажешь мне о себе.

— С начала или с конца?

— Можно с середины. Ты обещаешь?

— Да. Но и ты обещай, что расскажешь о себе.

— Что именно ты хочешь знать обо мне?

Что она хочет знать об инопланетном дельфине? Все. В ее голове роится масса вопросов к нему, неизвестно, с какого начать.

— Расскажи про блокнот. Про Молескин.

— Я купил его вчера, в одном магазинчике на Подковырова, рядом с Большим Проспектом. «Лавка художников», может быть, знаешь?

Елизавета радостно трясет головой — она понятия tie имеет о магазинчике «Лавка художников» на Подковырова, рядом с Большим.

— Там их было несколько, этих Молескинов. Две Барселоны, два Лондона, Прага и три Амстердама.

— Но ты взял Париж.

— Мне как раз достался последний.

— А ты был в Париже?

— Нет, но очень хочется съездить. Теперь еще больше, чем раньше.

— Почему?

— Из-за тебя. Ты поедешь со мной? Как-нибудь?

— Все, кого ни спроси, рвутся в Париж. Наверное, это очень романтичный город…

— Не знаю. Меня в Париже интересует только одно место.

— Какое?

— Никогда не догадаешься, — инопланетный дельфин улыбается, и это самая удивительная, самая обаятельная улыбка, которую Елизавета когда-либо видела. — Станция метро «Сталинград». Представляешь — в Париже есть наш Сталинград!..