Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня

…Магомед хорошо помнил, как однажды отец позвал его в кунацкую, где сидели уважаемые гости, положил ему на голову, тяжёлую, как медвежья лапа, руку и, подняв пенный ребристый рог тура, при всех сказал: «Уверен, из него выкуется настоящий мужчина. Человек. Воин.»

Горцы никогда не баловали своих сыновей. Но в этот раз после сказанных слов, отец оказал небывалую честь для сорванца-сына, – усадил рядом и позволил разделить вместе с ними, взрослыми мужчинами, праздничную трапезу.

Суровая жизнь горцев Кавказа столетиями выковывала сильные, крепкие характеры, закаляла их в огне и крови бесконечных войн, вычеканила и суровые нравы-обычаи.

Что же до отваги, силы и сноровки Танка, равно и о его отце – мюршиде Гобзало, – в Гидатле ходило немало ярких историй. Чего только стоят его необычайные, полные риска и смертельной опасности, приключения в Грузии!…

Старый Танка, сидевший на камне, точно почувствовал взгляд сына, стал оборачиваться, когда чужой голос из динамиков, лающий – властный, сорвал с уступа орла, разбил опаловую филигрань видения, как злобно брошенный камень – стекло.

* * *

– Время истекло-о! Тупоголовые иваны…вы такие же упрямые бараны, как и ваш комбат! Ну, да чёрт с вами. Собакам собачья участь. Танкаев, слышишь меня?! Это я – твоя смерть. И за мной идёт ад! Будь ты пр-роклят, я рад, что в тебе не ошибся! Клянусь мечом Зигфрида, я уважаю настоящего противника! Слышишь меня, майор? Нас-то-я-ще-го. И потому я иду за твоей головой!

Голос фон Дитца, кратно усиленный динамиками, как жгучая плеть, ударил по слуху комбата. В памяти вспыхнул недавний разговор:

– Удивлён, майор, моему хорошему знанию русского языка? Что ж, я убеждён, надо знать язык врага, если хочешь его победить.

«Рыжий пёс…сын шакала…Дэлль мостугай! Чагьан!..– Магомед грязно выругался, шёркнул по лицу ладонью, будто смахнул холодную паутину. – Нет, никто ничего не забыл. Именно этот заклятый враг, часто не давал уснуть ему, словно рядом с ним под шинелью лежал разлагавшийся труп.

– Магомед давно пытался свести счёты с этим эсэсовцем. Но как? Фронт диктует свои правила…Понятно, фон Дитц был одержим дьяволом. Человек, превратившийся в зверя. Но расчётливый, опытный и смертельно опасный. Сам метод избранный этим хищником: массовые расстрелы раненых, женщин и детей, смерть через повешение, казни посредством жестоких пыток, сбрасывание ещё живых людей в колодцы и угольные шахты, отрезание гениталий и голов красным командирам, изготовление из этих «трофеев» «фронтовых сувениров» – превосходил по своей дикой отвратительности всё, с чем приходилось сталкиваться на войне. А если что-то и было способно привлечь внимание, видавших виды защитников Сталинграда, так это как раз нечто гиперужасное, именно в духе преступлений частей СС и, конечно, богатого на выдумку Железного Отто.

Судя по атлетической тренированной фигуре барона, по развитости его рельефной мускулатуры, он обладал не только лютой свирепостью наци к второсортным народам, но и быстротой реакции, ловкостью, но главное звериной силой. «Он по всему садист, маньяк, – итожил Магомед, – которому доставляет наслаждение внимание публики, равно как своих солдат, так солдат противника.

«После сражения под Чижовкой, кровопролитного штурма Воронежа, – думалось Магомеду, их пути разошлись. – След этого двуногого зверя всё больше остывал. Но нет! Злой рок, в лице штандартенфюрера СС, преследовавший Танкаенва со времён взятия Шиловской высоты, никуда не делся. Саблезубый хищник лишь сделал большой рывок на юго-восток к Волге, что бы обогнав своего соперника снова выйти на его тропу.

– Вай-ме! Что такое? – прошептал он, смертельно побледнев. – Разве, такое возможно? Неужели… правда – «къадар» – то, что старики в горах называют судьбой?

Он внутренне содрогнулся, зная, как закончилась жизнь многих красных командиров, его боевых товарищей, попавших в когтистые лапы этого кровожадного зверя.

…представил себя на мгновение у чёрного зева угольной шахты. Она жутко хрипела-стонала-выла полуживыми людьми…Ещё можно видеть перламутровый полумесяц луны, алмазную горсть далёких звёзд, круглое пятно фонаря конвоя, злобный лай немецких овчарок, косноязычный окрик своих палачей, чувствовать ледяное давление ветра.

…вдруг огромной силы опрокидывающий удар…Он бьётся головой, проваливается вниз в тесную щель, обдирая до кости губы, уши и лоб о выступы угольной тверди.

И вот оно – безумие и ужас!

…его, ещё живого, придавили новые сброшенные конвоем тела…скоро вся шахта до краёв превратится в копошащуюся груду окровавленных, переломанных живых и мёртвых тел, мычащих от ужаса, боли, бессилия и удушья…

А сверху, как сырые могильные комья, всё падают и падают новые тела…и он хрипит, задыхается…Он никогда больше не увидит любимой Верушки…своих родных: отца-мать, братьев-сестёр…свою прекрасную Ураду, свой солнечный Дагестан!

Эта мысль раскалённым шампуром пронзила сердце, шибанула в виски, в окоченелые жилы. И всё в нём мгновенно вскипело, взбурлило жаждой жить, любить, мстить – уцелеть любой ценой, отшатнуться от страшной шахты.