Сталинградский гусь

Джангул помнил тот бросок из Кабула в Хайратон и обратно. В Хайратоне тогда закончился бензин, даже для машин «скорой помощи» не могли найти ни капли горючего. Наступал праздник иди курбон – один из главных в мусульманском мире, так что в Хайратон надо было идти обязательно – ради Аллаха. Джангул тогда, как и сейчас, собрал водителей, выступил с короткой речью.

– По пути могут быть засады, – сказал он, – могут быть мины… Все может быть! Но не идти в Хайратон нам нельзя. Я пойду первым, вы за мной, договорились?

И они пошли.

– Мы тогда под огнем четыреста пятьдесят километров отмахали и вернулись в Кабул, не потеряв ни одной машины, – слово «отмахали» седой водитель у кого-то позаимствовал, скорее всего, у русских, ни в дари, ни в пушту такого слова не было. – Тридцать шесть часов потратили на поездку туда и обратно.

– Да-а, трудное было время, – Джангул улыбнулся широко, по-мальчишески открыто – приятно было встретить человека из жаркого прошлого, теперь он вспомнил этого водителя: боевой товарищ, на которого можно положиться – не подведет. Хайратон они тогда не бросили в беде, обеспечили бензином… Без горючего город сделался неподвижным, даже бандиты побросали свои дырявые бурдахайки и пересели на ослов.

– Пробились же мы тогда, Джангул, а? Выстояли?

– Пробились. Выстояли, – подтвердил Джангул. – И сейчас пробьемся.

– Нужно пробиться, – водитель помял рукой темное, словно бы закопченное лицо. На всякий случай сообщил Джангулу: – Меня Мирзомомадом зовут.

– Точно, точно! Ты – Мирзомомад! – Джангул положил руку на плечо водителя, тряхнул, – жест был благодарным. – Тогда мы ведь все до единого прошли четыре с половиной сотни километров, никто не остался на дороге, никого не бросили.

– Все вернулись в Кабул, это правда. Двое раненых только было.

– Трое, – поправил Джангул. – Сейчас я предлагаю повторить то, что было, – прорваться. Согласен?

– С тобой? С тобой, рафик, согласен куда угодно, даже в преисподнюю, – заявил Мирзомомад, засмеялся легко, совсем не по-стариковски, – поскольку знаю – мы и оттуда выскочим целыми и невредимыми.

От смеха этого Джангулу даже легче сделалось, голодная слабость, сковавшая его, отступила, она словно бы сползла с тела.

– Нам, повторяю, придется прорываться. – Джангул сжал руки в кулаки. – В противном случае мы все здесь ляжем, и кости наши кучкой сложат в общей яме, которую и могилой-то назвать будет трудно.

Двести одиннадцать человек проголосовали за то, чтобы прорываться, – несмотря ни на что, в том числе и на стрельбу из минометов и безоткаток (нашли, кого пугать и чем пугать), лишь тринадцать шоферов, у которых, похоже, с собой был продуктовый запас либо они умели питаться ржавыми гайками и запивать их отработанным автолом, – проголосовали против.

– Я пойду первым, – сказал Джангул, привычно сжал руки в кулаки, – остальные – за мной. Очень важно – держать дистанцию. Если меня подобьют – не останавливайтесь, проходите мимо.

– Но ты же погибнешь, Джангул.

– Значит, такая у меня судьба… Тут ничего не поделаешь.

Эти слова Джангул произнес без всякой рисовки, очень просто, – понимал опытный водитель, что он зависит от матушки удачи, от того, орлом она побалует его или выпадет решка, – все в ее руках.

– Тот, кто почувствует, что не проскочит, также может вернуться – ругать не будем… На этом – все! – Джангул громкими шлепками отряхнул руки, вытер ладони о комбинезон.

Горы, за которыми шел бой, были низкими, пыльными, кудрявые, свитые в жгут мучнистые столбы поднимались до самых облаков, окрашивали их подбой в мучнистый цвет, Джангул задержал в себе дыхание, прикинул возможности и свои собственные и своего грузовика, отер ладонью лицо и утопил ногой педаль газа по самую репку.

Главное, чтобы не было глубоких воронок… Впрочем, такие остаются в земле только от артиллерийских снарядов, воронки от мин обычно бывают мелкие, от безоткаток и гранат – такие же; а за три дня томительного ожидания Джангул ни разу не услышал звука артиллерийского выстрела… Не дойти до людей они не могли: бой-то, превратившийся в противостояние, идет совсем рядом.

Грузовик ревел, как танк, готов был взвиться в воздух, словно тяжелый болид, исковерканная, в выковыринах, земля нервно дергалась под колесами; едва Джангул сделал первый поворот, пластаясь между двумя каменными горбами, как по машине прошлась громкая свинцовая струя, продырявила металлический кузов.

Джангул слышал, как пули, пробив борт МАЗа, всадились в железный контейнер, загромыхали громко, но дыр наделать не смогли.

Машину подкинуло, Джангул ударился головой о потолок кабины, обтянутый простроченным винилом, наполненным поролоном, до крови прикусил себе язык – минная выковырина, попавшая под колеса, сыграла роль трамплина, и МАЗ взвился в воздух. Вместе с контейнером.

Опасный был полет, хотя и короткий. Вторая очередь лишь взбила пыль на дороге позади грузовика – пулеметчик не успел развернуть свою неуклюжую машинку.