Сталинградский гусь

Второй тост, как и положено на свадьбах, прозвучал за родителей молодоженов (и неважно, что Моргуненко был детдомовским и не знал своих родителей, все равно они у него были), – ведь если бы не они, то и веселья этого фронтового не было бы, – было бы что-то совсем иное и с другими людьми…

На этом шампанское кончилось, и девушки, Галины подружки, выставили на стол гранатовый ликер, а Гужаев начал распоряжаться «кабульским напитком», которому с ходу придумали несколько названий – и наливка «Веселая вэдэвэшная», и настойка «Огни Кабула», и «Антидушманская крепкая», чеснок в напитке напрочь выдавил спиртовую резкость, добавил домашнего вкуса, духа далекой родины, будто свадьбу эту они справляли не на чужбине, не в афганском пекле, а у себя дома, под золотой звон церковных колоколов…

Кабул располагался в глубокой, похожей на огромный колодец впадине, со всех сторон город окружали разветвленные, угрюмо расползшиеся по пространству хребты Гиндукуша. Везде, в любом городском углу, каменные скосы подступали вплотную к домам, подпирали их, случалось, что осыпи даже заваливали дворы.

Вилла разведчиков располагалась на окраине Кабула, здесь и передвижения уходящих на задание бойцов засечь сложнее, и народа меньше, чем в центре, и воздух тут чище, – в общем, много плюсов, а то, что близко расположенные горы плюются камнями – вещь обычная, к ней не привыкать, разведчики с подобными неудобствами давным-давно свыклись.

Лейла, несмотря на то что много времени проводила в Пакистане, хорошо знала Кабул, где что в городе находится, в ее племени жили толковые воины – это, во-первых, а во-вторых, Афганистан для постоянно кочующих пуштунов был такой же родной страной, как и Пакистан с Индией.

Индия, конечно, располагалась далековато, лошади все копыта собьют, ноги стешут до мослов, прежде чем дойдут, но и в Индии ей также доводилось бывать часто.

Везде у Лейлы имелись свои люди, которые всегда были готовы оказать ей услугу, поделиться патронами или предложить свежего коня взамен усталого, людей этих Лейла очень ценила, верные наводчики были у нее и в Кабуле, они-то и указали место, где понравившийся ей шурави собрался сыграть свадьбу, пометили красным крестом виллу, принадлежавшую сбежавшему во Францию дипломату, а также зал, в котором будет стоять свадебный стол, конкретно указали и комнату, что будет отведена молодым.

При упоминании о «комнате молодых» у Лейлы нехорошо дернулось лицо, глаза потемнели, словно бы ей в лицо ударил сильный ветер, она провела ладонью по лбу, будто снимала с него липкую осеннюю паутину.

– Очень сомневаюсь, что у молодых будет нормальная брачная ночь, – сказала она.

О меткости Лейлы ходили легенды, она могла всадить из тяжелого бура пулю в ствол дерева, потом передернуть затвор винтовки и следом пустить вторую пулю точно в донышко первой и ударить так ловко, что первая пуля вылезет из противоположной части ствола целиком и шлепнется, как обычная железка к подножию дерева. Ни один мужчина из пуштунского племени не мог похвастать таким фокусом, хотя и руки их во время выстрела не дрожали, и глаза не были кривыми.

Дело было в ином, а в чем именно, – Лейла не объясняла.

Место она выбрала удобное, – с обеих сторон ее прикрывали камни, над облюбованной для засады площадкой нависал длинный выветренный карниз, так что сверху ее тоже нельзя было застать.

Вилла, с двух сторон обвязанная дорогой, находилась перед Лейлой, как на ладони, сквозь узкие стрельчатые окна были видны люди – внутри зала были зажжены все электрические лампы, все до единой, – и в двух больших люстрах, и в нескольких торшерах, и в повешенных на стены фонарях.

Невеста, которую присмотрел себе шурави, выделялась из всех собравшихся на вилле женщин – была наряжена в броское белое платье. Лейла не выдержала, усмехнулась: белый цвет и война – штуки несовместимые, так что дамочка переборщила.

Пристроив поудобнее винтовку на камнях, Лейла сделала несколько проверочных движений – легко ли можно переставить бур на другое место, рядом, чтобы атаковать соседнюю стрельчатую щель, если вдруг цель переместится туда, или же человека, неожиданно возникшего на тропе и решившего подняться на каменную площадку, облюбованную Лейлой, – в общем, смена позиции бура могла произойти по любому поводу, даже неведомому ей, о котором она сейчас совсем не думала.

Можно было, конечно, взять не громоздкий неуклюжий бур, а винтовку полегче, современнее, даже с оптическим прицелом, но Лейла не стала делать этого, – бур, находившийся с ней, принадлежал ни много ни мало ее прадеду – еще семьдесят лет назад он, оберегая своих лошадей и скот, отстреливался от англичан, а также от разных цыганских банд, приходивших из Индии, потом, когда в руках уже не было сил, чтобы держать винтовку, он передал ее своему сыну – деду Лейлы и так далее, по цепочке, пока очередь не дошла до самой Лейлы…

Так что бур этот был не только племенным оружием, а и фамильным. Либо семейным, как любят говорить люди с белой кожей лица.