Сталинградский рубеж

Это оказался командир 51-го армейского корпуса генерал артиллерии фон Зейдлиц-Курцбах. Связисты набрели на штабной блиндаж входившей в его корпус 295-й пехотной дивизии. Командир дивизии генерал-майор Корфес и начальник штаба полковник Дессель также были тут. Почему-то занесло сюда и командира 4-го армейского корпуса генерала артиллерии Пфеффера.

Кто есть кто, выясняли, понятно, уже у нас в штабе. У комсорга полка связи была одна забота — отконвоировать всю эту компанию: с адъютантами и денщиками 16 человек. Между тем из соседних развалин грянули выстрелы — там еще сидел какой-то фашист. Один наш боец был убит, второй ранен…

Комсоргу пришлось построить пленных в круг и встать вместе с раненым бойцом посередине, прикрывшись таким образом от пуль. После этого выстрелы прекратились. Затем он приказал двум пленным нести раненого, а тому — не выпускать из рук оружия и глядеть в оба. Сданные генералами и офицерами пистолеты комсорг и раненый боец запихали себе за голенища. Денщики и адъютанты подхватили чемоданы с генеральскими пожитками, взяты были также собранные в блиндаже документы, карты.

Выбравшись из руин и овражков, где могли скрываться недобитые и невыловленные гитлеровцы, шли дальше по волжскому льду, вдоль берега. Уже в темноте прибыли в расположение армейского КП.

После того как разобрались, кого привел комсомолец-связист, и рассортировали пленных, старшие по рангу — три генерала и два полковника предстали перед командармом Чуйковым.

В блиндаже у командующего находились Гуров, я, Васильев, в качестве переводчика — Шклюбский. Захват штаба неприятельской дивизии, кстати одной из тех, с которыми мы имели дело в течение всей Сталинградской битвы (да еще с командирами двух корпусов в придачу?), явился, разумеется, приятной новостью. Тем более что еще никому из нас не приходилось видеть сдавшихся в плен гитлеровских генералов. И уже то, что дожили, довоевали до этого, кое-что значило.

Однако, честно говоря, само это зрелище особого удовольствия не доставило. Мундиры и ордена (у всех генералов были Рыцарские кресты, а у Зейдлица — и «с дубами») не вязались с небритыми лицами, с растерянностью этих людей. Впрочем, наверное, иначе и не могли выглядеть военачальники, теперь уже — бывшие, которые, когда рухнула их оборона, а войска сдались, продолжали, неизвестно на что рассчитывая, сидеть в своем убежище.

И сами собою напрашивались слова, вырвавшиеся у Василия Ивановича Чуйкова:

— Какие ж вы генералы, если скопом сдаетесь одному нашему бойцу?

Ответа не последовало, да никто его и не ждал. Разговор, занявший около часа, вообще не был допросом пленных в обычном смысле. Ничего, что имело какую-либо ценность в оперативном отношении, эти генералы и полковники сообщить нам не могли: соединения, которыми они командовали, больше не существовали, вся территория, которую еще утром занимала южная группа фашистских войск, теперь была от них очищена… Наши вопросы касались того, что уже осталось позади. И если отвечать кто-то из них не хотел, мы не настаивали.

Из всех пятерых довольно словоохотливым оказался лишь генерал-майор Отто Корфес — «доктор Корфес», как он себя отрекомендовал. Другие отвечали односложно.

Нетрудно было заметить, насколько подавлен бывший командир 51-го армейского корпуса Зейдлиц. Впоследствии стало известно (сам он об этом ничего не сказал), что генерал Зейдлиц пытался еще в середине января убедить Паулюса принять предложение о капитуляции. Несколько месяцев спустя Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах согласился возглавить возникший среди военнопленных «Союз немецких офицеров», который присоединился к антигитлеровской программе и манифесту образовавшегося еще раньше Национального комитета «Свободная Германия».

Под конец Чуйков разрешил пленным задать вопросы ему. Кто-то спросил, что их ждет дальше. Получив краткое разъяснение условий содержания в плену, все удовлетворенно и, кажется, с облегчением закивали.

Потом генерал Пфеффер (старшим из пленных оказался он, прослуживший в вооруженных силах Германии сорок с лишним лет) попросил, если это возможно, сообщить, где находился командный пункт 62-й армии до 19 ноября — на правом берегу или за Волгой. Чуйков назвал точное место КП. Пфеффер произнес сквозь зубы:

— Сожалею, что мы не верили своей разведке…

Пленных отправили в штаб фронта. Сопровождать их выпало старшему лейтенанту Семикову. Генералы проявили при посадке в машины большую озабоченность тем, как бы не пропали их чемоданы.

Комсомолец Михаил Портер был награжден орденом Ленина. Командарм присвоил ему звание младшего лейтенанта. Парень был из Керчи. В год Сталинградской победы ему исполнялось двадцать лет. А повоевать уже успел и под Одессой, и в Крыму.

* * *

В центральной части города, к югу от Мамаева кургана и армейского КП, стало тихо. Автоматные очереди или разрывы гранат, доносившиеся из отдельных кварталов или оврагов, в счет не шли. Это приводились в чувство, а если не помогало — истреблялись обнаруженные при прочесывании местности последние фашисты, не сложившие еще оружия.