Сталинизм и война

Недавно опубликованные документы в некоторой степени восстанавливают картину довольно развитого советско-германского военного сотрудничества в 1920–1933 гг. Письма полномочного представителя СССР в Германии Н. Н. Крестинского, в частности, по своему содержанию далеко выходят за сравнительно узкие рамки обмена военными делегациями, представителями на военных маневрах, слушателями учебных заведений, производства различного вооружения (артиллерии, авиации, военно-морского флота, оптики, химического оружия и др.), хотя сами по себе эти вопросы весьма интересны. Полпреда беспокоят общая тенденция в руководстве, стремление свернуть отношения с заграницей. В этом случае пришлось бы «до всего в военном деле доходить своим умом, без возможности догонять и перегонять европейскую военную технику», — подчеркивает автор в письме Сталину 28 декабря 1928 г. Из писем следует, что противники сотрудничества были не только в Германии, но и в СССР, причем за несколько лет до прихода к власти фашистов. Лучшие люди партии еще в те далекие годы понимали определяющее значение для нашей страны международного разделения труда[198].

Ознакомление с международной деятельностью Сталина и его группы раскрывает несостоятельность весьма удобного для апологетов стереотипа: отношение капиталистов к СССР исключительно определяется неприемлемостью нового строя. На самом деле, начиная с 1918 г., военная угроза была для России постоянным фактором. Но нельзя сбрасывать со счетов и явно отрицательное влияние, которое оказали на обстановку в мире экстремистские течения в большевизме и, главное, Сталин, его люди, их публичные выступления и практические действия, их стратегия и тактика, их внутренняя политика. Уже на рубеже 20—30-х гг. они дали ленинским принципам собственную трактовку или попросту отбросили их. Правда, во внешней политике они действовали более осмотрительно, очень многое здесь от них не зависело. Во вне страны они не могли сделать некое подобие «великого перелома». Самоуверенность и эгоцентризм Сталина вырастут к концу второй мировой войны. Клянясь в верности Октябрьской революции, на знамени которой были начертаны слова «Мир — народам», Сталин и его приверженцы не отказывались от фразеологии миролюбия. Больше того, во внешней политике СССР ленинская традиция не была полностью сломлена. В этой политике постоянно боролись две тенденции. Не случайно, решения XX и последующих съездов партии, вдохнувшие жизнь в принципы мирного сосуществования, отвергнувшие сталинский тезис о неизбежности войн, не были восприняты как некий переворот.

Сталин и его советники не умели видеть жизнь на планете такой, какой она была на самом деле. Они не понимали мировой цивилизации и перспектив ее развития, места в ней Октябрьской революции. Идея верховенства общечеловеческого над бесчисленным множеством центробежных сил была им чужда, они не чувствовали никакой ответственности перед человечеством. Объявив Страну Советов базой мировой революции, они тем не менее пребывали в отчужденности от мира, создавали в СССР закрытое общество. Сталин и его группа не знали капитализм, тенденций его развития, они объявили, что он находится на краю гибели. Они отрицали его мирные потенции. На словах провозглашая великое международное значение Октября, на деле они грубо недооценивали влияние этой революции на реализацию возможностей капитализма, в том числе и совершенствование его социальной политики. Становясь жертвой собственных догм и пропагандистских штампов, сталинисты выдавали желаемое за действительное, успехи СССР, освободительных движений преувеличивались. Информация, особенно зарубежная, часто препарировалась в соответствии с такими представлениями и теряла объективный характер. Поиск новых путей и связанных с ними инициатив объявлялся еретическим. Не были реализованы многие альтернативы, возникавшие в предвоенный период.

Сказанное снова не позволяет согласиться с тем, кто отождествляет сталинизм с марксизмом-ленинизмом. Нельзя вывести позицию Сталина в международных делах и из прогрессивных традиций российского революционно-демократического движения. Среди этих традиций в первую очередь — крайняя вражда к крепостному праву и всем его порождениям, «горячая защита просвещения и самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации»[199]. Знало это движение и другие традиции: пропаганда «самобытности» пути России, другие проявления национализма и провинциализма[200]. Не они ли и оказали определенное влияние на Сталина?