Сталинизм и война

Сталин оставил своим наследникам весьма слабую схему доводов, призванных скрыть ответственность за события 1941 г. и их последствия. Среди них — нарочитое подчеркивание «вероломства фашистов»; двусмысленное утверждение о внезапности нападения без указания его сути и виновников, ложные тезисы о военно-техническом превосходстве вермахта над Красной Армией в момент нападения, об использовании вермахтом уже 22 июня всего военно-экономического потенциала завоеванных стран; внешне правдоподобные положения об отмобилизованности вермахта и овладении им опытом современной войны; быстром поражении Франции и отсутствии второго фронта; фарисейские тезисы о «самоуспокоенности», «благодушии» народа и «недисциплинированных красноармейцах и командирах», «перепуганных интеллигентиках», «некомпетентности и измене генералов»; жалкие попытки создать некие конструкции о нациях «миролюбивых и агрессивных», о контрнаступлении как панацее чуть ли не от всех военных бед и др.

Обратимся в первую очередь к вопросу о так называемом поводе, который Сталин запретил давать противнику (а РККА оказалась неотмобилизованной). Такое тенденциозное смешение разных вещей начал еще Сталин. Это прослеживается и в новейших работах. Так, в статье Вишлева не разграничены четко понятия: стремление оттянуть войну Германии против СССР и неприведение в боевую готовность войск; передислокация крупных сил и непосредственная боевая готовность приграничных армий. Ущербная тактика «не дать повода» имела в своей основе наивные надежды на пакт 23 августа. Эта позиция недостойна независимого государства. Она была ложной и опасной изначально, а не стала такой лишь после какого-то «предела» (начало июня 1941 г.), как с большим опозданием уже в своих мемуарах полагал Василевский. Властитель и его группа должны были знать, что Германия нападет при первом же случае, который она сочтет удобным, не из-за какого-то «повода», а ради куда более основательных целей, которые она себе давно поставила в Восточной Европе и объявила об этом миру. Эта истина была понятна, например, Рузвельту уже в момент заключения пакта 23 августа. Доступный любому школьнику учебник свидетельствовал, что первая мировая война, например, возникла не из-за убийства австрийского эрцгерцога в Сараеве. Гибель немецких летчиков, чей самолет-нарушитель сбили бы в глубине советской территории, также не могла стать причиной нападения на СССР, о чем беспокоился Сталин. Эта гибель не была бы даже замечена Гитлером, завершавшим подготовку нападения.

Всем было известно, что фашисты нужные им поводы конструировали сами. Уже в 1938–1941 гг. они многократно демонстрировали свое полное пренебрежение любыми правовыми и нравственными нормами. Достаточно вспомнить их версии нападения на Польшу и другие страны. Сочинили они ложь и об упреждающем характере Восточного похода. С другой стороны, если была опасность нападения, что могло изменить появление повода? Многое в образе мыслей и действий Сталина и его группы схема «не дать повода» не может объяснить. В первую очередь, на память приходит разрушение укрепленных районов (УР), возведенных в свое время вдоль старой западной границы. Из воспоминаний генералов вермахта известно, как сильно опасались они особо упорного сопротивления советских войск на этой так называемой «линии Сталина». Однако в июне 1941 г. ее уже не было. «Трудно себе представить большую глупость в государственной военной политике», — полагает генерал X. Мамсуров, имея в виду разрушение УР, в условиях, когда оборона новой границы не была еще создана. Историкам предстоит еще исследовать, чем можно объяснить это безумное решение — беззаботностью, желанием убедить Германию в лояльности, нелепым требованием догматиков из НКО и ГЛАВПУ «все ради наступления»[216].