Сталинизм и война

Напомним, что возникновение бюрократизма возможно, когда интерес личный или интерес касты объявляется государственным, общественным. «Государственная цель превращается в его (бюрократа. — Авт.) личную цель, в погоню за чинами, в делание карьеры»[263]. Бюрократия — это особая замкнутая корпорация, государство в государстве. Бюрократ — враг всяких перемен, он консервативен и догматичен по своей природе. Ему ненавистна гласность. Секретность — одно из главных условий существования бюрократизма. Бюрократ убежден в своей незаменимости, непогрешимости, своем монопольном праве представлять интересы государства. Бюрократизм — изначальное свойство всех так называемых «сильных» государств, всех авторитарных систем. Не было случайным то, что сталинизм воспринял традиции бюрократизма царской России, хотя он и устранил из аппарата большинство бывших чиновников. Сталинская номенклатура во многом оставила царских чиновников далеко позади. Бюрократия вообще и военная в особенности не только консервативна, но и агрессивна. Она стремится подчинить все своему контролю. Напомним уже известный читателю факт — попытку бюрократов от историографии монополизировать освещение истории второй мировой войны.

Советские историки не смогли изучить руководство войной. Многочисленные диссертации и монографии, например, по истории власти в СССР в 1941–1945 гг., теоретически и практически бесплодны. И дело не только в профессиональной слабости историков. Роль органов власти, как, впрочем, и роль ВКП(б), во время войны была сильно принижена. Но признавать это, естественно, было запрещено. Знание было заменено различными мифами. Это — тезис о Сталине как борце против бюрократизма. Известно, однако, что именно в 1924–1953 гг. чиновничий аппарат в стране вырос во много раз, что он стал главной социальной опорой сталинизма. Ряд авторов утверждали даже, что вообще никакого бюрократизма не было; не было узурпации власти и самодержавия Сталина; что нормально функционировали коллективные органы ГКО и Ставка; что прообразом ГКО был Совет Рабочей и Крестьянской обороны, возглавляемый в свое время Лениным. Н. Комаров пишет о «дальновидных и своевременных решениях» ГКО. Деятельность этого органа будто бы «в основном соответствовала характеру вооруженной борьбы», хотя вследствие его «ошибок» государство и «понесло огромные людские и материальные потери»[264].

Ленинская концепция оборонного строительства в СССР, принципы армии нового типа были демократическими. Идеи защиты революции, всеобщей воинской обязанности, принадлежность командиров и красноармейцев к одним и тем же классам объективно создавали возможности для развития вооруженных сил на демократических началах. На самом деле по сравнению с дореволюционным резко изменились взаимоотношения между командирами и подчиненными. Законы и воинские уставы защищали права красноармейцев и командиров. Например, в самый разгар гражданской войны, 4 января 1919 г., СНК принял декрет. Согласно ему освобождались от воинской службы лица, для которых это было несовместимо с их религиозными убеждениями. Все попытки отменить это положение вплоть до 1939 г. отметались Верховным Судом СССР. Характерно, что для государств — членов ООН введение альтернативной службы стало обязательным лишь в 1989 г.

Однако демократические идеи постепенно предавались забвению. А на рубеже 30—40-х гг. под предлогом борьбы за укрепление воинской дисциплины были просто отброшены. [265] Это было непосредственной реакцией Сталина и его клики на ту обстановку, которая возникла в армии вследствие ими же организованных репрессий, реакцией на жестокие поражения в войне с Финляндией. Именно о низкой дисциплине вспоминали Жуков и другие мемуаристы. К сожалению, они не связывали это с антидемократической волной, захлестнувшей армию. Тем не менее меры 1937 и последующих годов должны рассматриваться в связи с развитием сталинизма в целом. Ленинские принципы «самодержавия народа», «демократической диктатуры» не просто стали для Сталина «как-то сразу неактуальными, даже наивными», как полагают некоторые авторы. Они были опасны для сталинской деспотии и потому принципиально неприемлемыми.