Сталинизм и война

Весьма показательно, что оккупанты расстреливали за одну только приверженность к мировоззрению не православных, католиков, мусульман, не либералов и консерваторов, а коммунистов. И не только из-за их преданности идее — они были организаторами борьбы против фашизма. Одной из главных причин поражения агрессоров явилось то обстоятельство, что им не удалось вбить клин между населением и членами партии. Это постоянно привлекает внимание многих зарубежных ученых. Известный французский историк и военный деятель Ф. Гамбьез отметил «надежное патриотическое воспитание солдат Красной Армии, любовь советских людей к своей многострадальной земле, высокий боевой дух масс». Его соотечественник Мишель считает, что источником боеспособности Красной Армии «были любовь к своей земле и преданность своей политической системе»; «коммунистическая партия полностью слилась с русской нацией, чтобы руководить ею и вести ее в бой». «Патриотизм русских, а также других народов, с железной энергией, сконцентрированной коммунистической партией на военных усилиях… вызвал чудо», — пишет Гостони (Швейцария). Заметим, что Мишель и Госто-ни применяют слово «партия» также недостаточно строго, пренебрегая тем фактом, что не все в партии олицетворяли провозглашенную ею идею.

Тем не менее все сказанное здесь не позволяет сделать вывод о «партийной армии». На самом деле, Мехлису принадлежат слова: «Центральный Комитет поставил перед Политуправлением задачу большевизировать партийно-политический аппарат и всю Красную Армию»[281]. Была расхожая мысль о том, что политотделы призваны обеспечить повседневное безраздельное влияние на всю жизнь и деятельность Вооруженных Сил. Но едва ли они когда-либо добились этого. Красная Армия вступила в войну под лозунгами, которые вслед за сталинской пропагандой современные «антикоммунисты» называют «большевистскими». Но этого недостаточно, чтобы приравнивать РККА к вооруженным партийным формированиям германских или итальянских фашистов. К такой аналогии больше подходят войска НКВД, но не армия. Тем более что и в фашистских государствах в споре о приоритете партийных или профессиональных войск победили вторые. Им было отдано предпочтение. РККА после 1937–1938 гг. в условиях огосударствления партийной верхушки стала инструментом самовластья, но не партии. Обстановка несколько изменилась со смертью Сталина. На октябрьском пленуме ЦК КПСС (1957) говорилось, что Вооруженные Силы должны быть «в руках партии», но не одного лица (Жукова). Но здесь также подразумевалась не партия, а генсек или, в лучшем случае, помимо него несколько партийных лидеров. В минувшей войне РККА воевала под знаменем Советского государства, которое большинство населения страны и большинство российского зарубежья с полным основанием отождествляло с Родиной.

Политический аппарат — узловой момент темы «партия и вооруженные силы». В официальной историографии он освещен крайне скупо. Имеющиеся работы выдержаны в апологетическом стиле. Большинство источников ученым недоступно. Писатели и в данном случае обогнали историков, если не в освещении, то, по крайней мере, в смелых попытках нетрадиционно подойти к теме. При первом же ознакомлении с этим сюжетом выявляются такие вопросы. Было ли оправдано введение в РККА этого аппарата в 1918–1919 гг.; почему вопреки духу и букве Программы РКП(б) 1919 г. эти чрезвычайные органы сохранились и после окончания гражданской войны, после воспитания и обучения нового командирского корпуса. Не стали ли они бюрократической надстройкой, обычной для режима; какова их роль в репрессиях против армии и флота; как объяснить чехарду с неоднократными отменой и восстановлением института военных комиссаров перед и во время войны; какими были функции политаппарата в 1941–1945 гг.; почему и после упразднения института комиссаров этот аппарат остался вплоть до рубежа 80—90-х гг. в определенной мере не зависимым от командиров, что ослабляло единоначалие и ответственность командиров за состояние армии; почему армейские партийные организации остались в наибольшей мере огосударствленной частью партии?