Как повлиял приказ № 227 на фронтовые дела? Вопрос нужно изучать. Вполне обоснованным, однако, будет поставить под сомнение попытки преувеличить роль приказа «в стабилизации фронта и повышении организованности боевых действий», как утверждают, например, составители упоминавшегося словаря-справочника. По мнению Василевского, приказ поднял боеспособность войск. «Каждый командир и политработник как никогда почувствовал, сколь высока его ответственность за выполнение боевой задачи», — повторял маршал чуть ли не буквально слова главпуровской пропаганды. Но есть неоспоримые признаки того, что мера жестокости была превышена, ее эффективность исчезла. Интересны такие факты. Сталин направил телеграмму командиру корпуса Вольскому в момент прорыва деблокирующей группы Гота под Сталинградом: «Любой ценой остановить!» Похоже потребовался новый сверхприказ… Но характерно и другое. В Москве, судя по всему, сами не были уверены во всесилии и безупречности приказа № 227. Так или иначе, всего две недели спустя, 9 августа передовая «Красной звезды» разъясняла, что нужно проводить различие между трусами и людьми, у которых в какой-то момент сдали нервы. Нам известно, что примерно в сентябре 1942 г. в Сталинграде уполномоченному контрразведки 92-го полка было предписано следить, чтобы командиры не злоупотребляли правами, предоставленными им приказом № 227.
III. Сталинизм и цена победы
В связи с ценой победы, как узловой проблемой истории войны, мы снова обратимся к наследию военных классиков. Большинство их осуждало чрезмерные потери. Известны слова Наполеона «о цене пролития драгоценной крови». Последовательным сторонником военных действий с малой кровью и даже бескровной стратегии непрямых действий был Жомини. По мнению Свечина, этот классик вообще «стремился изгнать вовсе риск из стратегической операции». «Прежде чем решиться на войну, — писал он, — нужно исследовать, выгодна ли она с точки зрения общественных интересов». «Самой удачной войной, — считал автор, — будет такая, которая, будучи основана на неоспоримых правах, предоставит к тому же государству положительные выгоды, соразмерные с теми жертвами и теми случайностями, с которыми она связана». Генерал осуждал Наполеона, совершившего маневр своей армии за Неман на 500 лье (около 2000 км). При тех обстоятельствах «вероятность гибельных условий обстановки во много раз превосходила… вероятность всех тех выгод, на которые можно было рассчитывать». В то же время Жомини оправдывал Кутузова, который «берег свою армию» и потому позволил Наполеону с остатками его войск уйти из России. Наоборот, Жомини не приводили в восторг «кровопролитные успехи» российской армии в Семилетней войне. Весьма актуально предупреждение этого ученого о том, что «лишь в небольшом числе случаев отряд обязан принять решение — победить или умереть на позиции». Нынешние военспецы сделали героическое обыденным…
В военной теории укрепилась мысль о том, что мастерство полководца напрямую определяется ценой приобретенного им. По Левалю, «самые знаменитые полководцы всегда достигали решительных результатов с минимумом пролитой крови». «Если человеколюбие не сопровождает генерала в его действиях, — пишет Дюра-Ласаль, — он никогда не будет включен в число героев и никогда об нем потомство не отзовется почтительно, хотя бы он одержал более побед, чем Александр и Цезарь, и более, чем Наполеон». «Даже народы, только что вышедшие из варварства», осуждают полководцев, «напрасно» проливающих кровь неприятеля или своих воинов по «легкомыслию или равнодушию, еще более губительному». Никто из объективных исследователей, заключает автор, не называл еще «великими полководцами» Аттилу, Чингисхана, Тимура, этих «бичей человечества». «Главнокомандующему, — считал Карл V, — более славы доставляют пленные, чем убитые». Эти идеи нашли отражение в деятельности Милютина, «внушавшего начальникам бережливость на кровь». Он придавал большое значение соотношению потерь сторон. С болью он отмечал «огромную убыль несчастной русской армии» под Плевной, «неподготовленные артиллерией атаки» («государь заплакал»). Подходившие подкрепления «сейчас же вводились в дело и таяли от больших потерь». Эти бои, писал Милютин, «вели крайне бестолково как бы для истребления (собственного. —