Сталинизм и война

Игнорируя естественное право народа на сопротивление властям, отвергающим прогрессивные реформы, автор объявляет революции «уродливыми формами разрешения конфликтов». Методологически он следует за Сталиным. Тот, отступая от Маркса и Ленина, связывал развитие общества главным образом с революцией. Всемерно восхваляя ее, он отождествлял революцию исключительно с вооруженным, кровавым восстанием, войной. Наш оппонент, наоборот, решительно порицает революцию, отвергая ее при любых обстоятельствах. Но вслед за Сталиным Костиков и его единомышленники связывают революцию исключительно с мятежами, войнами, блокадами, эпидемиями. «Ненасильственные способы» автор лицемерно сводит к голосованию, фактически отвергая демонстрации, митинги, стачки, пикетирование, другие формы гражданского неповиновения. Многие из этих методов широко применяли «демократы» в борьбе с Горбачевым. Помпезно превозносят они «три дня боев за Белый дом» и даже готовность бомбить Кремль. Все это считалось вполне законным и нравственным. Не двойная ли у них мораль? На каком основании они отбрасывают зарубежный демократический опыт? Конституция ФРГ, например, провозглашает «право всех немцев сопротивляться попыткам устранить конституционный строй»[358].

«Регламент» разрешает человеку выбирать, быть богатым или бедным: «богатство является благом», а «бедность не является стыдом». Но восторженные симпатии автора явно на стороне первого. Его опус — это циничный гимн обогащению путем «личных усилий»(?). Богатство — это «национальная гордость». Его накопление «по величию деяния стоит в ряду с ратными подвигами в защиту Отечества». Богач, но не военный, по мнению автора, «заслуживает наивысшего звания почетного гражданина России»[359]. Дальше некуда… Мы же разделяем точку зрения Жомини, хорошо знавшего предмет (свою трудовую деятельность он начинал в банке). Он гневно осуждал тех, кто «обогащается за счет общественных бедствий, играя на превратностях судьбы и на колебаниях государственного кредита (точь-в-точь как ныне в РФ. — Авт.). Горе тем странам, в которых роскошь откупщика или кошелек биржевого дельца будут предпочитаться мундиру храброго воина…»[360].

Очень красноречивы и умолчания. Так, в «Регламенте» ничего нет о политических партиях. Может быть, по мнению автора, самодержец-президент и без их помощи создаст гражданское общество? По существу проигнорирован национальный вопрос. Лишь косвенно показано, как нужно его решать. Костиков возродил старый тезис великоросских шовинистов о «единой и неделимой», о границах внутри страны, которые «могут носить лишь административный характер». Автор все время говорит о «народе», а не «народах», подчас прямо отождествляет «русское» с «российским»… Политически и методологически близки в «Регламенте» ежегодные послания президента парламенту. Пятьдесят семь вопросов избирателей президенту России (1996), опусы Н. Михалкова и других кандидатов в придворные идеологи.

Формируемый ныне режим воспринял от своего сталинского предшественника и другую его родовую черту — ложь. И новые властители, преследуя антинародные цели, выступают под чужим флагом. Дело не только в постоянном нарушении предвыборных и иных обещаний («лечь на рельсы», «будет легче» к осени, весне и т. п.), выдаваемых шахтерам и учителям, врачам и студентам. Предвыборная вакханалия 1996 г. перекрыла все рекорды лжи и растраты народного достояния. Она резко подорвала финансовое положение страны. При попустительстве парламента исполнительная власть вместе с близкими к ней финансовыми тузами подчинила себе большинство средств массовой информации. С их помощью они овладели миллионами умов. Развернута настоящая «холодная война» против «коммунистов», «национал-патриотов», депутатов — всех, не согласных с президентом. Преследуемые, как правило, лишены возможности отвечать. Даже парламенту удалось добиться лишь ничтожно малого времени для своих передач по радио и телевидению. Как при Сталине, в этом манипулировании активно участвует раболепствующая часть ученых, журналистов, артистов и др. Достаточно напомнить лицедейство в Бетховенском зале Большого театра или лицемерную киноподелку Э. Рязанова о первом лице. Пропаганда стала одним из главных оплотов режима. Под заклинания о «деидеологизации» осуществляется новая идеологизация, более опасная, чем в 1953–1985 гг. Речь идет не только о циничном разрыве между словом и делом, но и лжи как принципе политики.