Сталинизм и война

Основные черты сталинизма ныне остались нетронутыми или воспроизведены, хотя и в новых формах и на другом уровне. Такова жестокость. Последовавшая за августом — декабрем 1991 г. «революция» по ущербу, нанесенному стране, стоит в одном ряду с «великим переломом 1929 г.» и нашествием 1941 г. За черту бедности отброшено около 80 процентов населения РФ[356]. И в этом не было трагической ошибки: «реформаторы» знали, во что обойдутся народу их акции. В органическом единстве с жестокостью воспроизведена другая черта сталинизма — некомпетентность. Секретари провинциальных парткомов и завлабы, журналисты и продавцы цветов без тени сомнений бросились управлять государствами, правительствами, министерствами. Может быть, они надеялись на ходу овладеть мало известным им делом, как «сталинские полководцы» в 1941 г.? Им также свойственна черно-белая манера мышления, им доступны лишь крайности. Вот почему многие их действия являются лишь зеркальным отражением сталинизма. Осуществленные в 30-е гг. всеобщие насильственные социализация, коллективизация сменились такими же капитализацией, фермеризацией, индустриализацией; сверхиндустриализация — деиндустриализацией, коррупцией тех же чиновников; жесткая государственная монополия внешней торговли — широко открытыми дверями для иностранных товаров, как правило, низкого качества. Мнимый коммунизм Сталина и его преемников сменился все отрицающим, но совершенно бесплодным «антикоммунизмом».

Проблема использования Россией исторического опыта была поставлена наукой еще в прошлом веке. Чаадаев в «Апологии сумасшедшего» считал положение России «счастливым». Страна обладает «огромным преимуществом», она пришла «после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия». Мыслитель предупреждал от повторения «всего длинного ряда безумств», «всех бедствий», пережитых «старыми обществами» в Западной Европе, находившимися в менее благоприятном положении. Чаадаев верил в силу «просвещенного разума», «сознательной воли», «всемогущего анализа». Но он высказывал сомнение, сумеет ли Россия «судить мир со всей высоты мысли, свободной от необузданных страстей и жалкой корысти». Увы, ни то, ни другое не дано нашим правителям и их мудрецам. Лишенные здравого смысла и нравственности, они восприняли далеко не лучшее из западного опыта, пренебрегли восточным и, главное, громадным опытом собственной страны. Вслед за Сталиным они бросились «догонять Америку». Однако американизировать Россию так же глупо, как русифицировать США. Новым властителям, как и Сталину, неведом мировой опыт. И вместо разумного соединения отечественных и зарубежных достижений в различных областях общественной жизни нам навязывают банальную реставрацию дофевральских 1917 г. порядков и голые схемы. Пущен в ход миф о «возвращении в мировую цивилизацию». Но наша страна никогда не покидала ее. И, главное, нельзя закрыть глаза на то, что буржуазная цивилизация представлена не только богатыми странами (20 процентов населения земли), но и бедными, в которых миллионы людей ежегодно умирают от голода. Сытый Север потребляет 70 процентов ресурсов Земли, оставляя Юг голодным. Об «угрозе необузданного потребительства» предупреждает архиепископ Кентерберийский Дж. Кэри. Ее признал Клинтон. И в богатых странах до сих пор остаются весьма серьезными проблемы: отчуждение людей друг от друга, жизнь в кредит, боязнь потерять работу, милитаризм духовное оскудение, низведение культуры до плебейского зрелища, ненависть к иностранцам, засилие мафии, коррупция и терроризм, национальные, экологические и др. Взаимоотношения «Север — Юг», «Восток — Запад» — проблема в первую очередь капитализма. Он ее породил, он ее постоянно обостряет. Весьма показательно следующее. Как только от Балтики до Адриатики сняли «социалистический железный занавес», западные державы ввели свой занавес, не менее жесткий. Но как быть сейчас ООН с правом человека на передвижение? Очень показательно, что, не приемля ни чистого капитализма, ни чистого социализма, папа Иоанн Павел I не отвергает их полностью, ратуя за регулирование, за социальную справедливость. Он предостерегает против зряшного отрицания «ядра истины» в марксизме, ставшем «притягательной реальностью для западного общества»[357].