Сталинизм и война

В воспоминаниях Жукова даже последних лет его жизни превалируют сведения о личных отношениях «вождя» и маршала, но не суждения обобщающего характера. Записки Жукова «Коротко о Сталине» заканчиваются не оценкой порочной атмосферы, царившей вокруг самодержавна, как можно было ожидать, а описанием «интриг Берии и Абакумова» против Жукова и их провала. «Но Сталин не верил, — писал Жуков, — что якобы я пытаюсь организовать военный заговор, и не давал согласия на мой арест.

Как потом мне рассказывал Хрущев, Сталин якобы говорил Берии: «Не верю никому, чтобы Жуков мог пойти на это дело. Я его хорошо знаю. Он человек прямолинейный, резкий и может в глаза любому сказать неприятность, но против ЦК он не пойдет».

И Сталин не дал арестовать меня.

А когда арестовали самого Абакумова, то выяснилось, что он умышленно затеял всю эту историю, так же он творил их в мрачные 1937–1939 годы.

Абакумова расстреляли, а меня вновь на XIX съезде партии Сталин лично рекомендовал ввести в состав ЦК КПСС.

За все это неблагоприятное время Сталин нигде не сказал про меня ни одного плохого слова. И я был, конечно, благодарен ему за такую объективность»[151].

Что это, святая простота или что-то другое? Как объяснить, что Жукову даже после смерти Сталина продолжало казаться, что тот выступал в интригах вокруг Жукова (и других!) как некий объективный судья, но не в качестве главного организатора этих интриг. Все сказанное здесь не позволяет нам согласиться, что о сталинизме глубже всех и откровеннее судит Жуков. Мучительный процесс освобождения от духовных пут сталинизма происходил у Симонова, лауреата шести сталинских премий, любимца самого «Верховного». Громыко в своих воспоминаниях тщетно пытается совместить в Сталине революционера и палача народов, беспомощно ссылается на пропагандистский лозунг «За Сталина!» как на доказательство его заслуг перед Родиной[152]. В записках наркома вооружения военных лет Устинова «Во имя победы!» приведена «полная и объективная оценка политической деятельности И. Сталина», данная ЦК партии в постановлении 1956 г. Но эта оценка в момент написания книги (1988) безнадежно устарела. Устинов же значительно отходит даже от этого постановления. Военное издательство не сочло нужным сделать соответствующие оговорки, и читатель должен сам разобраться в явных искажениях истории. В сталинских работах, вопреки мнению автора, содержались далеко не всегда «марксистско-ленинские положения». Разрыв между ленинизмом и практикой Сталина был отнюдь не «порой», как полагает этот нарком, а постоянным и органическим. Устинов среди «сильных сторон личности» Сталина отмечает «доверие членам политбюро»[153]. Адмирал же И. Исаков, и это подтверждается другими источниками, считает, что каждый из приближенных Сталина был опутан густой сетью осведомителей, непосредственно информировавших его о состоянии дел в той или иной отрасли, помимо ее руководителя.

Военная мемуаристика — неотъемлемая часть советской историографии второй мировой войны. У них во многом общие достоинства и пороки. Такова идеализация. В письме писателю Соколову, например, признав просчеты Сталина в оценке намерений противника накануне агрессии против СССР, Жуков стремился преуменьшить вину «вождя». Он приводит причины, названные им «объективными», к чему мы еще вернемся. В их числе — экономическая слабость СССР; неподготовленность к обороне новых территорий страны, что повлияло на «мышление Сталина», и тот занял глухую позицию «не давать повода»; плохо работала агентурная разведка, и Сталин был убежден в верности Гитлера пакту 23 августа. Во-первых, на каком основании все это Жуков называет «объективными» причинами, во-вторых, он упустил возможность сказать о собственной вине[154].

«Величайшая заслуга Ставки Верховного Главнокомандования, — пишет Жуков, имея в виду Сталинградскую битву, — состоит в том, что она оказалась способной с научной точностью проанализировать все факторы этой грандиозной операции, научно предвидеть ход ее развития и завершение». Вызывает протест выспренний тон этой фразы, навеянный сталинистской пропагандой, тем более что сам Жуков — член Ставки, и не последний, о чем он много раз напоминал читателю. По существу же вопроса, в действительности Ставка далеко не все рассчитала с «научной точностью». Отмечались ошибки в оценке численности окруженных войск противника, его намерений деблокировать армию Паулюса. Ставке не удалось осуществить свой замысел и отсечь войска вермахта на Северном Кавказе. Необходимо учитывать также существенные замечания о деятельности Ставки, сделанные, в частности, Н. Вороновым, К. Рокоссовским. Наконец, при соотношении потерь сторон под Сталинградом близком 1:1 нельзя говорить о «величайших заслугах Ставки». Многим мемуаристам явно не хватает скромности. Так, Жуков не без оснований считал, что Еременко в написанных им воспоминаниях «приукрашивает свою персону». В не меньшей степени это присуще и мемуарам самого Жукова[155].