Сталинизм и война

Однако Гареев часто останавливается на пол пути, смягчает оценку отрицательных явлений и тенденций, впадает в противоречия. Можно ли сводить к «ошибкам» провал расчетов на быстрый разгром Финляндии в 1939–1940 гг., катастрофу 1941 г.? Странно звучит суждение: «к концу третьей недели» (после 22 июня) удалось «в основном стабилизировать фронт». Абсурдное и вредное требование Сталина 10 января 1942 г. «полностью разгромить» противника в этом году автор бесстрастно оценивает как «не совсем реальное». Такая манера изложения часто перерастает в косвенную или прямую апологию. По словам Гареева, и самым знаменитым полководцам не удавалось избежать поражений. Но все дело в том, по каким причинам они терпели поражения. Игнорируя критику приказа № 227, Гареев оправдывает его. Об операциях Красной Армии в 1945 г. автор пишет как о «грандиозных, небывалых по своим масштабам». Но разве уступали им действия вермахта в 1941–1942 гг.? Можно ли игнорировать влияние капитуляции Японии перед США на ход и исход Маньчжурской операции? Характерно, что японские потери убитыми были 84 тыс., а пленными — около 600 тыс.

Гареев по-старому трактует генезис войны, преувеличивая значение идеологических влияний на политику держав и преуменьшая геополитический, экономический и другие факторы. «Главной целью фашистской Германии», и то на определенном этапе ее борьбы за мировое господство, было не только «уничтожение» СССР, как пишет Гареев, но и покорение Восточной Европы. Фашисты стремились не «истребить» целиком народы СССР, а не допустить на его территории советской, царской, любой иной государственности, кроме германской; уничтожить или выслать часть населения, остальную — эксплуатировать. Антисоветизм не был «ведущей и интегрирующей тенденцией в политике капиталистических государств», не было и «чистой» войны «капитализма против социализма». В конечном счете возобладали национально-государственные интересы, противоречия — не пролетарско-буржуазные, а межимпериалистические. Они главным образом и привели к созданию антифашистской коалиции, а вовсе не «мудрость вождя».

Вслед за Сталиным автор утверждает, что пакт 23 августа предотвратил нападение на СССР в 1939 г. Но кто это доказал? Пакт «разорвал единый фронт империалистических государств»? Но такого фронта не было. Гареев утверждает, что пакт отрицал насилие. Но суть этого пакта проявилась как раз не в ненападении, а именно в насилии над Польшей, ее разделе. Неуклюже отрицая в течение десятилетий наличие секретного протокола к пакту, в СССР лицемерили. Пакт не был «достижением советской внешней политики», наоборот, он препятствовал созданию антифашистской коалиции. СССР долго воевал без союзников. Японская агрессия повернула на юг не после пакта, а после Смоленского сражения. «Пакт позволял улучшить оборону СССР». На деле же его военное положение к 22 июня ухудшилось. Пакт изначально противоречил праву. Наивно отрывать его от договора 28 сентября и неких последующих «ошибок Сталина и Молотова». Мы не можем принять и общего суждения Гареева: «в области внешней политики (СССР. — Авт.) было меньше деформаций и грубых извращений, чем во внутренней политике». Но оборона — это также внешняя политика. Она сопровождалась «извращениями», с которыми не сравнятся все «деформации» 30-х г. Не стремится ли автор уйти от больной темы о вине военных? Ему близко и суждение об «объективных» причинах поражений.