Сталинизм и война

В своей книге о Жукове Гареев проигнорировал научную критику мифа о «первом маршале», в котором наиболее ярко проявились все изъяны советской литературы о войне. О Жукове уже опубликованы многочисленные и крайне неоднозначные материалы. Автор же отобрал из них лишь соответствующие «социальному заказу» — обоснованию решений о новых памятниках, ордене и медали. Вслед за многими апологетами он обошел молчанием все негативные сведения о Жукове (некомпетентность, жестокость, «трофейную кампанию», «тоцкий подвиг» и др.) или пытался их опровергнуть; приписал Жукову чуть ли не все победы, другим — поражения. Вслед за специальными («в защиту» Жукова) заседаниями советов военных академий, конференциями ветеранов, историков и писателей, многими десятками публикаций Гареев нарочито сводит научную критику сугубо агитационного мифа к «атаке профессора на маршала» к вопросу о том, «кто и в чем обвиняет Жукова». В книге преднамеренно преувеличена роль этого маршала в руководстве войной, отдельными операциями (например, в Курской битве), когда это выгодно автору, и наоборот. Когда это «нецелесообразно», роль Жукова преуменьшается (например, в приграничных сражениях, операциях Западного фронта в 1942 г.). Грубые пренебрежения элементарными требованиями военной науки в 1941 г. в книге представлены в виде «недооценки обороны», вина Жукова переложена на Сталина, Тимошенко, Кулика, Мехлиса, Щаденко. «Что-то» на посту начальника генштаба Жуков, «возможно, не смог осуществить», пишет Гареев. Однако Жуков «всего-навсего» не смог обеспечить боевой готовности (независимо от позиции Сталина!), и армия была разбита наголову. Автор обходит молчанием критику Жукова Василевским, Громыко, Коневым, Молотовым, Павленко, Рокоссовским, Хрущевым и другими.

Участие Жукова в Берлинской операции и сама операция Гареевым по существу искажены. Жуков с выходом 1-го Белорусского фронта на Одер будто бы выступал против немедленного наступления на Берлин. Участников события и историков давно интересовало, можно ли было продолжить наступление на Берлин сразу же после форсирования Одера в январе — феврале 1945 г. и взять город с ходу, пока противник не успел закрепиться. В открытой прессе первым посчитал это возможным маршал Чуйков, весной 1945 г. командовавший 8-й гвардейской армией. Жуков и другие лица, не заинтересованные в правде, обвинили Чуйкова в «чистейшей авантюре»: будто бы наступать было нельзя из-за угрозы правому флангу 1-го Белорусского фронта. Научная проблема была закрыта волюнтаристски. Авторы 12-томной истории войны, следуя Жукову, также писали об «опасности контрудара». Но был ли удар на самом деле, они молчат до сих пор. После выступления Чуйкова СССР обвинили в преднамеренном затягивании агонии «третьей империи» и мучений немцев. По мнению Дж. Хоскинга (Англия), СССР «мог двигаться прямо на Берлин» еще в августе 1944 г., но возобновил свое наступление лишь после разгрома фашистами Варшавского восстания. Автор явно не подумал, возможно ли было вообще непрерывное наступление от Днепра до Шпрее.

Жуков и его адепты, отвергая мнение Чуйкова, не учли германские документы. Но сохранилось свидетельство Кейтеля 17 июня 1945 г.: вермахт не имел сил для нанесения упомянутого контрудара. То есть удара не было. Больше того, оказывается 10 февраля 1945 г. Жуков докладывал Сталину: «наступление на Берлин могу начать 19–20.2.45». Военным советом 1-го Белорусского фронта был разработан специальный план. Он предусматривал и обеспечение правого фланга, поскольку соседний 2-й Белорусский фронт отставал. Обо всем этом в дискуссии с Чуйковым Жуков промолчал. Впрочем, нам и сейчас неизвестно, почему не прошло предложение военного совета, как возникла версия «угрозы справа», кто скрывал «неудобную» для Жукова часть показаний Кейтеля.

Гареев обошел молчанием и известное мнение: окружение, а не лобовой штурм, не только обеспечило бы ликвидацию противника в Берлине, но и сковало бы предполагаемое вероломство западных союзников. Гареев оправдывает применение Жуковым танковых армий для прорыва обороны, фарисейски ссылаясь на его заботу о жизни пехотинцев. «Война кончалась, и больше танковые войска уже негде было использовать», они были защищены от пуль. Генерал забыл, что советские танки в Берлине уничтожали совсем другим оружием. Немыслимое в демократической армии кровавое состязание маршалов Гареев наивно объясняет «трениями и неясностями» и тем, что «маршал Конев слишком рвался к Берлину» и «не предусмотрел» потребности Пражского направления. Подчас к жуковской теме искусственно привязываются мало относящиеся к делу события. Таково описание будто бы ведущей роли Жукова во взаимодействии советских войск и восставших варшавян.