Сталинка(СИ)

- Уже вечер наступил, а до оснастки так дело и не дошло. Что же это, семью рыбой кормить не будем?

-Торопыжка. Удочкам просохнуть надо, а то будут гнуться и ломаться. - И так явственно представилась эта картина, что он даже запах отцовский, раскалённого железа и кузнечных мехов почувствовал.

Ждать пришлось почти две недели.

-Константин? Пора оснастку готовить.

Достал отец большущую катушку белых портняжных ниток, отмерил одну нить, чтобы длинной с удилище была, отрезал два раза по три, одинаковой длинны нити, чтобы на обе удочки по оснастке смастерить. Сложил каждую тройку вместе, связал по концам, сел на ступеньку крыльца, и давай по коленке нитки катать-сучить в тонкий жгут. Как тот жгут стал с коленки свисать, кивнул:

-Держи в натяг.

Насучит с полметра, вощиной натрёт до блеска, и дальше вьёт.

-Рыба ко всякому запаху чуткая. Вот только пчелиным воском - вощиной и можно пропитать оснастку, чтобы не мокла, не гнила и в воде не видна была. - Получились две тонких, почти прозрачных и очень прочных нити.

-Теперь крючок надо, - уверенно высказал отцу своё мнение.

-Э... нет. Теперь надобно белую кобылу отыскать.

Шутит? Обидно стало. Ясно смеётся. Причём тут кобыла?

-Эй, ты куда направился? Я тут одну знаю. Недавно подковы менял. Пошли, - и подтолкнул к воротам. Остановились у какого-то двора, отец кольцо на воротах в руку взял, полюбовался:

-Моя работа, - стукнул пару раз: - Иваныч?

Долго звать не пришлось. Кузнец в Юксеево - человек всем необходимый. Хозяин появился быстро.

-Никак поводок мастерить собрался?

-Да, вот, с сыном удочки мастерим, - прищурился, улыбнулся: - Никак боишься, кобыла без хвоста останется? Ведь вся деревня к тебе по этой причине захаживает?

-Ну, так я не каждому, нет, не каждому, но тебе-то как же, как же! Сей момент! - И немного погодя вынес в руке что-то совершенно не видимое на солнце. Отец перехватил из его кулака это невидимое нечто, и направился назад.

Дома из трёх белых, прозрачных, почти не видимых конских волосин, отец сплёл сначала одну тонюсенькую косичку, потом вторую. Привязал к пропитанной воском основе сначала к одной, потом и к другой удочке.

-Вот теперь дело до крючка дошло.

Тук - тук! Тук - тук! - стучали молот и молоток в кузне.

Вш-ш-ш... - шипело раскалённое железо, остывая в холодной воде.

И вот тоненький металлический стерженёк в руках отца, изогнут и уже похож на крючок. И снова отец сидит на приступке крыльца:

Вжик - вжик! Вжик - вжик! - это поёт напильник. Крючку нужно жало. - Вж-ж-жик... - не прекращает свою песню напильник! Да нет! Это не напильник! Константин открыл глаза. Солнечные лучи пробивались сквозь тюль, и скрежет металлических колёс по рельсам нового транспортного средства - трамвая, врывался через открытую форточку.

Побег

Евдокия лежала на плече мужа и старалась дышать ровно, будто спит. Слово за слово, разговорилась с мало знакомой женщиной. К чему? Зачем? Не любила она жаловаться, да и душу свою на замке за семью печатями держала. Ну и, вроде ничего лишнего не рассказала. Тихонько, будто во сне отвернулась, уткнулась носом в уголок подушки, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями.

Константин почувствовал, как напряглась спина жены, дрогнули руки:

-Спи, спи... все хорошо, все хорошо... - успокаивал её.

А она вдруг почувствовала, как ноет от побоев тело, как болят глаза, как невыносимо хочется пить... Сон ли, явь ли? Врезавшаяся в душу боль выплывала воспоминаниями помимо её воли.

-Сидеть! К спинке стула не прислоняться! Рассказывай, сколько народного добра переправила японским милитаристам?

Ольга с отвращением смотрела на тощий кадык обтянутый дряблой кожей и никак не могла отвести взгляд, потому что постоянно слышала одно и то же:

-На меня смотреть!

А смотреть на ощеренный рот с обломками гнилых зубов и редкие жирные волосы, прилипшие ко лбу, невыносимо до тошноты.

День, второй, третий. Господи, когда же это кончится?! На жестком стуле, прислониться к спинке которого нельзя, удар по затылку, зловонное дыхание в лицо или крик в самое ухо, заставляли выпрямиться. Она как заведенная повторяла одно и то же, всё как было, что скрывать-то?

- На нём не было формы. Какие-то отрепья. Ноги обморожены. За живо гниют. А морозы ниже тридцати градусов. Дала ветошь, обмотать. Ветошь... Всё. Больше ничего никому не отдавала. Проверьте, на складе нет недостачи!

-Ещё поучать будешь следствие, что нам делать, сучье вымя?! - и резкая пощёчина свалила её со стула.

- Ишь, развалилась! - Подошёл, зацепил носком сапога подол платья, задрал вверх. Она попыталась одёрнуть. - Куда руку тянешь? Куда! Кто разрешил? Прикрыться? Обойдёшься. Посидишь, помаешься по камерам, ползать... Смотреть на меня! На меня смотреть! Ползать научишься! В драную кошку превратишься! Лупает зенками... Встать! - И закашлялся, подавившись слюной.

Шла вторая неделя допросов. Сил подняться просто не было, но если не сможет... если не сможет...

- Егоршин, вразуми!