Сталинка(СИ)

Резкая боль мурашками побежала по голове. Это Егоршин намотал косу на руку и рванул вверх, почти приподняв её над полом, в глазах вспыхнули искры, удар, куда? Не помнит... и все пропало. Очнулась, снова сидит на том же стуле, в лицо бьёт невыносимо яркий свет, болит каждая косточка. Всё болит. Егоршина в кабинете нет, только следователь, что-то пишет, не поднимая головы:

- Что японская подстилка, видать от удовольствия глаза закатила, вспоминаешь, как японским пленным народное добро раздавала, как они тебя... - дальше сыпался отборный мат. - Погоди немного, вернётся Егоршин, мы тебя... ласково обыщем. Мало ли, что прячешь под бельишком?

А на его столе, с краю, только шаг сделать и руку протянуть, тяжёлое каменное пресс-папье.

- Я подпишу, всё подпишу...

- Давно бы так. Себя не мытарила и занятых людей не отвлекала. Ведь следствию всё известно, всё-ё-ё!!! Вот, - повернул к ней листок, - подписывай и пойдешь отдыхать... в камеру. Хочешь - к мужикам отправлю. Не пропадать же добру? Развлекайся, тебе же нравится, - захохотал, уронил карандаш, наклонился достать его из-под стола. Такой момент только один! Только один! И он не повториться! Она рывком поднялась со стула, схватила со стола массивное каменное пресс-папье и, как только облепленная жирными волосами макушка показалась из-под стола, с размаху ударила по ней!

Громыхнул упавший стул, потом почти бесшумно, бесформенным кулём тело сползло на пол. " Только бы не упасть... Не упасть", - стучало в голове. Прислонилась к столу, взяла стакан, вытерла его край подлом своего платья и налила из графина воды. Выпила. Прислушалась. Тишина. Внутренняя дрожь сменилась странным спокойствием. Надо быстрее выбираться отсюда. Как? Подошла к окну. Ведь всего второй этаж, второй! Дом старый, невысокий. И дом старый, и этаж невысокий - да решетки прочные. А если рискнуть через дверь? Не открывается. Ну не снаружи же закрыли?! В дверном замке ключа нет. На столе... тоже нет. Остаются его карманы! И тут на столе зазвонил телефон! Быстрее, быстрее! Вот! Вот! В кармане галифе нашла два ключа на одной связке. Но руки дрожали, и она никак не могла попасть в замочную скважину. Телефон звонить перестал, она, наконец, вставила ключ... и в дверь постучали:

- Товарищ капитан! Это Егоршин. Товарищ капитан?

Прижалась к двери:

- Мы тут с капитаном протокол подписываем... - еле выговорила, задыхаясь от волнения и страха.

- Капитан? Сам-то ответь?! Слышь? - ещё минуту Егоршин ждал, а потом:

- Дежурный, дежурный! Срочно ключ от кабинета и наряд! Срочно!

Ольга отошла от двери. Присела к стене, подтянула к лицу колени, прикрывая руками живот и грудь, сжалась в комок, зажмурилась. Ждала - сейчас выломают дверь, и всё... Ну да, Ольга. Евдокией она стала потом.

Дверь с грохотом слетела с петель. Ольга сильнее вжалась в стену, посмотрела сквозь ресницы: три милиционера и Егоршин поднимали её мучителя. Тот стонал сквозь зубы.

-Молись, сука, что живой! - Егоршин с размаху пнул её. Потом удары сыпались градом. Потерять бы сознание, чтобы исчезла эта жуткая боль, этот невыносимый страх, эта злость... нет! Терять сознание нельзя, запинают! И она, лёжа на полу, только сильнее пыталась сжаться, хоть как-то сжаться, после каждого удара, после каждого пинка.

Жена во сне стонала и металась. Константин приподнялся, обнял её голову, прижал к своей груди:

- Чи-и-и... Вот так, ну и молодец, всё нормально? Я тебе сейчас пить принесу.

- Я сама, - накинула на плечи шаль и вышла из комнаты. В темное кухонное окно заглядывали звёзды, да метался отблеск уличного фонаря. Подвинула табурет к печи, налила в кружку воды и села, прижавшись спиной к ещё не остывшим кирпичам. И вдруг, в какой-то миг ей показалось, что ни кухня это вовсе, а автозак. Тот самый, в который, переодев в полосатую робу смертницы, втолкнули её и ещё шестерых мужчин. Один хоть и в такой же, как она, робе, но лицо, взгляд... не было в его глазах страха, зато явно читалось какое-то напряжение. Вот он почему-то пересел к самому выходу. Взглядом показал соседу на Ольгу, тот подвинулся, как указав ей - пересядь.

Конвоир за решёткой цыкнул:

- Прекратить! Жить - насрать осталось, один хрен к бабе жмутся!

Все опустили головы и замерли. Автозак тронулся и загрохотал стареньким мотором, подвывая и грохоча на дорожных ухабах.

- Как машина тормознёт, дверь распахнут, выскакивай и беги, заныкайся куда-нибудь пока шухер.

Не поднимая головы, скосила глаза. Говорил явно тот самый приметный мужчина, так же, сидя, почти не разжимая рта.

Ольга кивнула, будто на ухабах дернулась. Глянула на него уголком глаза. Неужели побег? Сердце только что замиравшее от страха, гулко заколотилось от невероятной надежды.

"Господи, если ты есть, - молилась про себя, - Господи, ради детей моих, спаси меня, сохрани, не оставь их сиротами!" Но двигатель всё также натужно гудел, призрачная надежда таяла.