Константин смотрел на убегающую лесную обочину и слушал, как водила, ещё молодой мужик, рассказывал, что сам не знает за что десять лет мыл золото на Калыме.
-Ладно, думаю, молодой. Выйду, ещё все успею. По началу-то дали пять лет, а потом не отпустили, вроде срок закончился, но жить разрешили только на Калыме. Вот и вышло, что десять лет оттрубил. И что в результате имеем? - повернулся к Константину, - ни кола, ни двора, ни семьи. Завести не успел. Вот и зовёт дорога в дальнюю даль, - усмехнулся, - вдруг, да и правда, до счастья осталось немного, всего лишь один поворот? - шофёр что-то ещё хотел добавить, да Костя его перебил:
- Стой, стой, тормозни, тебе говорят! Похоже человек на обочине в кустах.
Остановились, вышли:
- Откуда? Тут поблизости и жилья-то никакого нет.
- Вроде, вон возле той ёлки... - Константин зашагал назад вдоль дороги. Водитель привалился к дверке, прячась от ветра, закурил.
- Ну, что там? - выпустил клуб дыма.
- Давай-ка быстрее сюда. Подсоби!
Оказалась - женщина. Усадили в кабину. На пол кабины упал узелок. В нём пара замёрзших варёных картошин и окаменевший от мороза кусок чёрного хлеба.
-Водка есть?
Влили в рот немного, запрокинули голову. Проглотила, закашлялась. Отрыла глаза, большие голубые, дрогнули губы, вроде что-то спросить пыталась.
- Не боись. Считай, нас тебе Бог послал! - водитель уселся за руль.
- Погоди, давай-ка руки ноги у неё гляну, как бы не прихватило. - Женщина поджала под себя ноги, сильнее запахнула под горлом ветхую фуфайку. Константин наклонился к её лицу:
- Я только ступни, да кисти рук гляну, чтобы не поморозила.
Когда выяснилось, что всё обошлось, тронулись дальше в путь.
Какое-то время ехали молча.
- Тебя как звать-то?
Женщина качнула головой, но так и ничего не сказали.
- Ну, хоть куда едешь-то? А то может, не в ту сторону везём? - улыбнулся шофёр.
- В Канск.
- Ну, слава Богу, а то уж я подумал - немая. Тогда по пути.
Машину покачивало на снежных перемётах дороги. Натужно, но ровно гудел сильный мотор. А Константину вдруг представилось, что вот не заметь он её, ещё немного и занесло бы снегом. И осталась бы она там лежать... навсегда. Он посмотрел на неё, она дремала и клевала носом в такт движения машины. Он опёрся о дверку, подставил плечо и женщина, в тесноте кабины, задремав окончательно, клюнув ещё несколько раз, прислонилась к нему. Немного погодя она спала тревожным, чутким сном. От дверки, через ватную подкладку суконного пальто, тянуло холодом, но он так и сидел не шевелясь.
- Красивая, - вздохнул шофёр.
Константин скосил глаза. Выбившаяся из под старенькой шалёнки русая прядь, щекотала его подбородок. Ну и пусть. Почему-то было даже приятно.
Наконец, впереди показались жёлтые огоньки Канска. Студебекер остановился на берегу Кана. Прощаясь, Константин подал водителю руку, глянул на Ольгу:
- Я на вокзал. Тебе куда?
- Мне тут... - и растерялась, не зная, что ответить.
- В Канске останешься, или дальше куда надо?
- Дальше.
- Значит, тоже на вокзал. Пошли что ли? - И направился к замершему руслу.
По льду Кана мела позёмка. Константин оглянулся раз, ещё раз. Ишь, согнулась в три погибели. Подождал:
- Держись за мной, - и пошёл, стараясь шагать помельче.
На железнодорожный вокзал пришли затемно.
- Билет куда брать?
- Денег у меня нет.
- Это понятно, я и не спрашивал. Вышлешь... потом.
- И документов нет.
- К кому добираешься-то? К мужу, к детям?
- Муж, - помолчала, - на войне остался. А к детям... мне нельзя.
Он достал папироску, отвернувшись от ветра, закурил:
- Ну, утро вечера мудренее. Тут женщины возле вокзала комнаты сдают на ночь, на сутки и более. Скажешься моей женой. Покажу свои документы. А то трясешься вся, простынешь, - посмотрел в голубые глаза, - вот же наградила природа!
- Что?
- Ничего. Не зверь я, не трону тебя. Не бойся. Пошли, что ли? Зовут-то тебя как, жена? - и так по-доброму прищурил чёрные глаза, что она невольно улыбнулась:
- Ольга.
Небольшой деревянный дом стоял недалеко от вокзала. Из сеней вошли в маленькую кухоньку. Печка ещё топилась и жара стояла - хоть парься, особенно с морозу.
- Это пока, а под утро выстынет, тряпка под порогом примерзает. На печи чайник горячий. Нужник - справа от сеней.
Присмотревшись, разглядели в полумраке слабо светившей лампочки две двери.
- Вам в ту, - указала хозяйка. - Если что - Марью шумнёте, я выйду. - И скрылась за толстой синей шторой, закрывающей вторую дверь.
- Не боится, незнакомых пускает, - всё еще не решалась пройти Ольга.
- А чего тут красть?
И, правда, кроме печи имелся деревянный стол, крашенный коричневой краской. На столе стеклянная банка с алюминиевыми ложками. У стены тумбочка, на ней ведро воды и кружка. Рядом в уголке приютился умывальник. Две табуретки завершали убранство. Да ещё цветастая занавеска у дверей прикрывала пару фуфаек и старый солдатский полушубок. Зато на печи исходил теплом огромный алюминиевый чайник.