Октябрь к середине подходил. Листья с деревьев облетели, а снег ещё не выпал. Это... это было на Покров день. Да, точно. Проснулась и сразу к окну: вот-вот ждали снег! Должна бы радоваться, а она видела чёрную землю и торчащие вверх голые ветви деревьев. Младшая сестра тоже прильнула к стеклу. Ольге тогда десятый год шел. Поэтому помнила всё, что день этот ей уготовил. На столе накрыли чай. И только собрались садиться, в дверь громко постучали. Встревоженная соседка сказала, что в правление ещё с вечера приехали какие-то люди. А сегодня с раннего утра идут по дворам и выгребают всё, что им вздумается. А взамен какую-то бумажку выдают, мол, для пользы государства реквизируют, а не грабят. И уже две подводы нагрузили. Скоро и досюда доберутся. Бедных дворов в Корсаково не было. Работали люди, хозяйничали грамотно, с умом. Так что в любой дом заходи - есть чем поживиться. Отец снял со стены ружьё, подержал в руках, поставил в простенок и вышел за дверь. В окно было видно, как к нему присоединился сосед, потом ещё один и ещё, и они все вместе направились вдоль улицы.
Время шло. А отец всё не возвращался. На улице послышался шум, в дверь заухали резкие удары и в дом ввалился огромный мужик. Следом за ним не так уверенно, вошли ещё двое. Комната наполнилась отвратительным кислым запахом.
-Ну что, Семёныч, начинай реквизицию. А ты Пётр Андреевич, пока бумагу этой дамочке выдай. Да укажи, что заодно проводим обыск, поскольку муж этой дамочки является организатором контрреволюционного мятежа в Корсаково.
Оля видела, как мама изменилась в лице, пытаясь объяснить, что это какая-то ошибка, потому что ни её муж, ни кто другой никакого мятежа не организовывали.
-Твой муж и его подельники задержаны. Вечером допросим и определимся со степенью вины, в соответствии с данными нам чрезвычайными полномочиями. А ты, дамочка, вижу тоже контрреволюционно настроенная? Как думаешь, Семёныч, не задержать ли и её? Детей в приют определим, а то растут как буржуйские выкормыши!
Семёныч связывал в тугой узел тёплую одежду, собранную в доме:
-Мужик-то он как, он ить и бежать может при задержании, тут уж поневоле придётся оружие применить. А этих соплюх... - он поскрёб пятернёй затылок, - им ведь на телеге место надо, а его и так в обрез, - кивнул на объёмный узел. - Раз заговор раскрылся, придётся всё Корсаково обыскивать и... реквизицию проводить, - и поволок узел из дома.
Вечером вместе с матерью и сестрой пришлось долго стоять возле крыльца правления. Холодный ветер задувал под подол пальто, лез за воротник. Но когда попытались подняться по ступеням, охранник передёрнул затвор винтовки. Был ли это солдат, или милиционер, а может какой гражданский доброволец, по разномастной одёжке разве разберёшь?
Когда решили, что ждать уже нечего, дверь распахнулась, и на крыльцо вытолкнули двух человек, это были соседи. Следом вышли два конвоира. За углом дома раздались выстрелы и буквально через несколько минут, конвоиры вернулись одни. Один из них - тот самый Семёныч, который был в их доме утром. Агафья кинулась к нему. Выслушав её, он кивнул:
-Говоришь, возместить желаешь, оказать содействие трудовому народу, в обмен, значит, на жизнь твоего мужа? Передам твою просьбу, рассмотрим, рассмотрим...
И они опять стояли. От холода и страха за отца тряслось всё внутри, и никак было не унять эту дрожь. Вдруг дверь распахнулась, на крыльцо вышел Семёныч.
-Ну, что, рассмотрели мы дело Грунько... И вынесли отдельно, персонально так сказать, решение.
Достал из-за пазухи бумажку, чертыхнулся, выплевывая догоревшую до губ самокрутку, потряс этой бумажкой в воздухе:
-Так что, вот - заменили мы ему расстрел на повешение. - И запихнул бумажку за пазуху. - Семёныч, выводи! - Дверь опять распахнулась, и на крыльцо вышел отец. Из одежды на нём оставалось только нижнее бельё. Мать вскрикнула и кинулась в ноги шагавшим за отцом солдатам. Семёныч оттащил её в сторону:
-Радуйся, что сама жива и дети при тебе. А то у вас ружьё изъято. А энто уже вооруженный мятеж против законной власти!
-В тайге живём. Охотничье ружьё. Да и пошёл он безоружным!
Но мать никто не слушал. Отца подвели в старой берёзе, возле которой уже лежали несколько трупов. Видеть всё это было выше человеческих сил. Семёныч поставил табуретку, перекинул верёвку.
-Агафья, встань. Не унижайся. Сбереги себя и детей наших. И помните, всё помните! - Отец ещё что-то говорил, но в детской памяти остались только эти слова, отцовский голос, четкая картина происходящего и звук, будто сильный ветер гудит. Отцу накинули петлю на шею, Семёныч примерился к табуретке, страшно закричала мать... зажмуриться, но... смотрела не моргая. И запомнила, так что эта страшная картина всю жизнь ночью вдруг заставляла открывать глаза, чтоб исчезло жуткое видение.
Потом Семёныч подогнал подводу.
-Влезай, - ткнул мать, посадил их с сестрой. Мать, молча, покачала головой, и пошла пешком.
-Не кочевряжься! А то и сама за супружником последуешь!
Подъехали. Семёныч подождал пока все вошли в дом, протиснулся следом.