Сталинка(СИ)

- Так, наши-то, вроде как друзья. Все трое: что твой Иван Соловьёв, мой сын - Петро Сафонов, ну и Николай Давыдов.

- Вряд ли Иван про себя мужикам рассказывал? Но только прятать ему нечего, стыдится тоже нечего, а вот горького хватил до краёв.

- Это ты права, вряд ли жаловаться друг другу станут? Да и кто теперь не хватил? - покачала головой Петровна.

- До войны жизнь в Германии намного легче была. Иван говорил, что уж и приживаться потихоньку начали. А тут война. И получилось, в Германии они русские, в России - немцы.

Анна доварила суп, укутала кастрюлю полотенцем:

- Чтоб не остыл. Проснётся, накормлю.

-А зачем же назад возвращались после войны, если приживаться начали? - И Петровна поймала

Себя на мысли, мол, с чего это немец, которому и в Германии хорошо, вдруг в Россию направился? Анна будто почувствовала.

- Вот и вам... всякое думается. Потому и рассказываю, не хочу, чтобы в Иване врага видели. После войны в России рабочие руки нужны. Оно и в Германии тоже, но никого не спрашивали. Репатриация. Это погрузили тех немцев, кто из России перед войной переехал, в телячьи вагоны и повезли из Германии в Россию. Семью Ивана тоже погрузили в те самые вагоны, мол, вернули назад в страну, где раньше проживали. Выдали паспорт, в правах восстановили. Только родители его той дороги не пережили. Похоронил он их на разных железнодорожных станциях, сначала отца, потом мать. Названия станций на бумажке записал, так и хранит ту бумажку, и мучается, что их схоронил, а сам жив остался, - голос её дрогнул, но, видимо, наболевшая душа не в силах была дальше нести такую боль в одиночестве. Она опять выглянула в коридор, прислушиваясь, не проснулся ли Иван.

- Кто-то может свои горести и беды на трезвую голову пережить, а кому-то даст водка забыться немного, он и ищет, потом в ней спасения. Помните, вы мне альбом фронтовой Петра Ефимовича показывали и рассказывали, как он всю войну на подводной лодке воевал, да ещё потом два года прихватил. Разве такое проходит бесследно? А каково досталось Петру Ефимычу первенца сына похоронить? Анастасия Петровна, я... ващего сына понимаю. - Анна, будто поперхнулась. А Анастасия удивилась: к чему Анна всё это ей говорит? Что пережил Петро и вся их семья, ей и так известно.

- Я это к тому говорю, чтобы вы меня понять могли. Ведь и я сына потеряла. И в том моя вина. Ни забыть, ни простить себе не могу.

- Прошлое не вернёшь. Что ж теперь казниться? - вздохнула Петровна. Анна поправила гладко зачесанные волосы, и продолжила:

- Возле Минска отцепили от состава несколько вагонов с репатриированными немцами и, видать, забыли про них. В одном из этих вагонов ехал Иван. Уже один, без родителей. В октябре снежок пробрасывает. Холодно. Тёплую одежду ещё по дороге отобрали, вроде обыск. Немчура, мол, одно слово. У кого что было припрятано, давно променяли на продукты. Иван приспособился подрабатывать на стройке. Вот и в тот раз, шёл утром на работу, а тут я на дороге без памяти. На руках в больницу принёс.

Петровна смотрела на соседку, и понимала, как тяжело даётся ей этот разговор.

- Моя тётя по материнской линии ещё перед войной в Красноярск перебралась. А мои родители в Минске остались. Жили на окраине, свой дом, огород. - Который раз Анна замолкала, то ли подбирая слова, то ли набираясь решимости. Не решалась нарушить это молчание и Петровна, но всё-таки, подождав немного, спросила:

- А ребёнок-то? Сынок?

-В тот день уже под вечер, возвращалась домой. Мы с подругой стирали бельё в немецком госпитале. Иначе бы нас в Германию на принудительные работы угнали. До дома осталось рукой подать. А тут бомбёжка. Заскочили мы в развалины соседнего дома, а там немцы... Она назад кинулась, бегом через улицу... не добежала. Даже не вскрикнула, только руки в стороны раскинула, повернулась лицом ко мне и рухнула как подкошенная. А на меня будто столбняк напал. Смотрю и вижу, медленно-медленно поднимается тёмный столб на том месте, где мой дом стоял. И какие-то палки, мусор, ещё что-то летит в разные стороны. И тут тишина настала такая, что я до сих пор помню, как шуршат камешки на осыпающихся стенах. Очнулась от того, что дышать тяжело и острая боль плечи выворачивает. Немец руки мои за спину заломил... грузный, тяжелый придавил к земле. Зажмурилась от страха и отвращения, а перед глазами картина: столб пыли на месте нашего дома. Помню, закричала, не помню что и удар в лицо. - Анну колотило как от холода. Анастасия налила горячего чая:

-Ну, будет, будет. Всё прошло, быльём поросло. Наши тех немцев перебили... - ласково, как маленького ребёнка, пыталась успокоить Анну, та отпила глоток и на одном дыхании продолжила: