Сталинка(СИ)

Весь день Пётр просидел на стуле возле кровати жены, лишь изредка, если кто-то из соседок по палате просил, выходил в коридор. Он держал её за руку и чуть слышно рассказывал, как её искал и как нашёл, и какие красивые у неё кудри. И старался не моргать, потому что слёзы капали ей на руку. Стеснялся своей слабости, но ничего с собой поделать не мог. Подошло время ложиться спать, укрыл жену потеплее, и пошёл к себе. Затихли больничные шорохи и шарканье тапочек по коридору, а он всё смотрел в белый больничный потолок. Вот потолок качнулся, поезд тронулся и он увидел на нижней плацкартной полке, на белой наволочке разметались кудри жены, он присмотрелся: она еле заметно улыбнулась ему и тут проводница взад вперед, взад вперёд мимо них! А чтоб тебя! Он вздрогнул, приснилось? И услышал в коридоре какую-то суету. Но разобрать ничего не мог. Лежать стало невтерпёж! Поднялся и, сам не зная почему, торопясь и суетясь, обул не на ту ногу тапочки, даже не заметил этого, запнулся об угол кровати и выскочил в коридор.

Дверь в палату, где лежала Елена, приоткрыта, суета именно там. Шаркая слетающими тапочками, подошёл к этой двери, но, ни зайти, ни остаться у входа... сердце стучало прямо в горле. Наконец дверь открылась и вышла медсестра. В одной руке чёрный пластмассовый фуляр прибора, которым меряют давление, в другой белая эмалированная ванночка с использованным шприцом. Удивлённо глянула на Петра:

-Что с вами?

В белых больничных кальсонах, такой же рубахе, чёрные волосы с проседью на висках всклокочены, один тапочек слетел. Он пытался поправить больничную рубаху так, будто это матросская роба.

- Похоже, ваша жена приходит в себя. Глаза приоткрыть пыталась и рукой шевельнула. Соседка заметила, на пост сообщила. Там сейчас дежурный врач, - кивнула на дверь палаты. - Тише, всех перебудите!

-Я только на минутку, я...

-Да вы что? Ночь, женская палата. Ну и, посмотрите на себя. Вы же женщин перепугаете, - и заспешила прочь.

В палате Елены на окна повесили плотные шторы, закрывающие свет, на тумбочке небольшая настольная лампа, прикрытая сверху плотной тканью. Но как только она пыталась открыть глаза или что-нибудь сказать, её лицо искажала гримаса боли и она очередной раз теряла сознание.

-Её бы в отдельную палату, а то тут: то звякнут, то брякнут, да разговоры всякие...

Врач поправил стетоскоп на груди, поднял глаза к потолку:

- У нас даже операционная общая на три стола. Где же я возьму отдельную палату? И так что могли, сделали. Ну и... размышлять долго ещё собираетесь? Разве не видите, как она мучается?

-Гарантии какие?

-Гарантии? Операция - всегда риск! Даже аппендицит! А тут! Ну, ведь не из любви к искусству настаиваю. Другого пути не вижу. И думаете, мне хочется брать на себя такой риск? Говорю же вам - нет у неё другого шанса! Нет! Это моё твёрдое убеждение. Смотреть, как пациент на твоих глазах гибнет, а ты бездействуешь - думаете просто? - и направился в ординаторскую.

На следующий день к Петру в приёмные часы пришла Акулина.

-Мы тут посоветовались... Меня послали с тобой поговорить, потому как Устинья только зачнёт про Лёнку говорить, слёзы её душат и толку никакого. Татьяну Портнягину просить хотели, соседку нашу по бараку, помнишь ли? - Петро утвердительно кивнул. - Она может многое и голову лечит от сотрясения. Ну, уж ежели не поможет... воля ваша. Но попытать стоит. Я не то что особо врачам не доверяю, но хучь меня в пример возьми... Да и, это же страсть - не операция.

Договорились, что завтра в приёмные часы Акулина приведёт Татьяну Портнягину, Пётр проводит её в палату.

После ухода тёти Лины, он сидел около жены и шёпотом медленно пересказывал ей всё, что услышал.

-Ты не бойся. Я рядом, у дверей постою.

Елена чуть сильнее сжала веки, потянула уголок губ, изображая улыбку. Не боюсь, мол.

В длинной чёрной складчатой юбке, и темной кофте в мелкий белый цветочек, в белом с серыми крапинками платке, опущенном на лоб до самых глаз, высокая статная старуха вошла в больничный коридор. Пётр провёл её к Елене. Женщины замерли на своих кроватях. Татьяна наклонилась и что-то негромко сказала Елене. Достала чёрную ленту, аккуратно просунула ей под голову, завязала узелок над переносицей. Достала кусочек белого мела, в нескольких местах что-то аккуратно отметила на этой ленте и осторожно сняла её. Складывала, совмещая полоски мела, что-то вымеряя. Потом махнула Петру рукой: подойди.

- Вылечу я её. Сотрясение сильное. Сначала лечения ходить ко мне будет через день, потом пореже, ну а там как Бог даст.

- Тётя Таня, да как ходить? Она даже глаз открыть не может, от света сознание теряет, боль такая, - шептал Пётр.

- Я сейчас полечу. Уйду, она уснёт. Не пугайся. Так быть должно. Завтра утром опять приду. Ну а там посмотрим, как сама двигаться сможет, тогда уж и выписывайте.

Петро с недоверием смотрел на эту женщину. Соседка тёщи, столько лет в одном бараке через дощатую стенку живут. Елена как-то рассказывала, что за лечение ни какой платы не берёт, но редко кого лечить соглашается.