Зная толк в сарафанном радио, Брежнев любил разоткровенничаться в разговоре с каким-нибудь офицером охраны или консультантом, признаваясь, что именно достаток простых людей всегда был его главной целью. Сократ отечественной кинодокументалистики Владимир Владимирович Осьминин рассказывал мне, как во время съемок одного из фильмов Брежнев должен был вот-вот приехать на площадь в Новороссийске. Все было готово: цветы в клумбах, чистые мостовые, струи фонтана поблескивали на южном солнце. И только когда Брежнев был уже чуть ли не в кадре, режиссер с ужасом заметил в фонтане валенок. Все-таки не доработали дворники! Леонид Ильич подошел к фонтану, сразу заметил валенок и… радостно улыбнулся: «А в мою молодость такой валенок нипочем не выбросили бы! Смотри-ка, и не дырявый! Да, лучше стал жить народ, товарищи…». Что ж, по самым скромным расчетам, за годы правления Брежнева реальные доходы граждан СССР выросли в полтора раза. Более чем в полтора раза выросло потребление мяса, в два раза – потребление яиц и растительного масла. И это – несмотря на волны дефицита и столовский рыбный день – четверг. Прилавки и впрямь не выглядели изобильно, но каждый рабочий и служащий ежедневно плотно обедал в столовой. В брежневских столовых ежедневно одновременно могли пообедать до 20 миллионов человек! В последний год правления «под Брежнева» подготовили продовольственную программу – комплекс мер по улучшению снабжения. За восемь лет нужно было еще на 12 процентов увеличить потребление мяса и почти в два раза – потребление овощей и фруктов. И вот результат: в 1982-м потребление мяса составляло 62 килограмма на душу населения в год, через три года – 65 килограммов, накануне крушения СССР – 70. Уровень Великобритании. При Ельцине этот показатель сократился более чем на треть. И в 2009-м среднестатистический россиянин в год съел лишь 50 килограммов мяса.
Громыко постепенно приучал Брежнева к большой международной политике. Мэтр американской дипломатии 1970-х, госсекретарь Киссинджер был частым гостем в Москве. Киссинджер был истым антисоветчиком, идеологом союза с Пекином против Москвы. Любил светскую жизнь, позировал с голливудскими актрисами, за что был прозван «Генри-поцелуем». О Брежневе он говорил: «Бог меня за это накажет, но он мне нравится». Они с Брежневым съели пуд соли и, оставаясь идеологическими противниками, превратились в приятелей. Брежнев называл его «наш хитрый Генри». Это означало одно: Леонид Ильич считал, что видит хитреца насквозь, что раскусил его. Он любил, как помещик Троекуров, ради потехи ставить гостя в неудобное, непривычное положение. То неожиданно начинал демонстрировать качества шофера-лихача – и Киссинджер, которому Брежнев отвел роль пассажира, уже прощался с жизнью от эдакой «быстрой езды». То приучал хитрого Генри к охоте на кабанов, доверяя ему важное дело – резать колбасу. Ему удалось произвести на Киссинджера впечатление русского ухаря из старого голливудского фильма. «Он настоящий русский, полный чувств, с грубым юмором», – восторгался ушлый патриций удалым варваром. Госсекретарь удивлялся неукротимому темпераменту Брежнева, который бурлил даже на официальных встречах: «Он почти никогда не вел сам прямые переговоры. У него была одна черта, которая меня обескураживала. Мы обычно встречались в его кабинете. Он говорил что-то, а потом не сидел, ожидая перевода, а отходил, звонил куда-то в другом конце комнаты. А когда переводчик заканчивал и я начинал говорить, он все еще где-то шлялся… Я говорил, а он ходил, и когда я договаривал, он приходил и слушал переводчика… Я бы рад был сказать, что у нас все было сердечно, но, естественно, иногда были и разногласия…». Разногласий было немало – и Брежнев, управляемый коллективным умом Политбюро, оказывался неуступчив, несмотря на широкую душу… Как-то Киссинджер назвал Брежнева великолепным шофером, но слабым политиком. Кто же кого переиграл в семидесятые – на автотрассах, на охотах, за столом? Пока Брежнев юродствовал перед Киссинджером – советские ракеты нависали над Европой.
У радушного Брежнева выработался занятный ритуал: при знакомстве с иностранными послами он дарил им три конфеты. Разумеется, это были отличные шоколадные конфеты московского производства – как правило, фабрики «Красный Октябрь». Подарок был со смыслом, Брежнев приговаривал: «Съешьте одну из них – за вашу страну, другую – за вас, третью – за ваших детей». Это впечатляло. Казенная формула «встреча прошла в теплой, дружественной обстановке» обретала реальное воплощение. Об этой конфетной дипломатии вспоминал индийский дипломат Трилоки Натх Кауль.