Сталинские соколы

– Попали, попали! – кричит стрелок, в его голосе страх перемешен с торжеством. накрыли сразу всех. Ухожу в сторону, чтобы оценить обстановку. Оставшиеся штурмовики прорвались к аэродрому и начали свою атаку, значит я не один! Разворачиваюсь и намечаю зенитное орудие, атакую, выпуская РСы, наблюдаю разбегающуюся обслугу, другие зенитки отвечают огнем. В этот момент чувствую несильный удар за кабиной, там, где сидит мой стрелок, может быть, ближе к хвосту. Покидаю зону огня, самолет управляем, осматриваюсь, в небе уже появились наши истребители, оттесняя немцев, но где моя группа, никого. Андрей молчит, впрочем, он не говорливый. Иду домой, лететь достаточно долго, стараюсь обойти зону, где начались наиболее интенсивные воздушные бои. Над предгорьем чуть не сталкиваюсь со стаей белых, почти серебряных птиц, может чайки. Сажусь на аэродром. Выскакиваю из кабины, у хвостовой части Ила уже столпился техсостав и летчики, не задействованные в вылетах. Что такое, у меня незначительно поврежден киль и руль поворота, но главное другое. Андрей сидит на ремнях, неестественно завалив голову на бок, да он же мертвый! Осколок зенитного снаряда прошил ему грудь, вся кабина залита кровью. Бронекорпус спас меня, но открытая кабина стрелка не защитила его от летящей гибели. Это первый член моего экипажа, потерянный на войне. Не прошло и десяти дней как мы чуть не погибли, посадив подбитый самолет на фюзеляж на вражеской территории, и теперь, дав короткую отсрочку, смерть забрала его. Земля пухом! Васька, как талисман хранила только меня – своего непосредственного хозяина. О чем я думаю, какой бред! Ни пара истребителей, ни пятерка Илов на аэродром не вернулись. Я уверен, что группа сбила не менее трех истребителей противника, не считая нанесенного на земле урона.

К тридцатому апреля в полку осталось семь исправных боеготовых самолетов, и мы временно прекратили боевые вылеты. Приобретенный опыт был колоссальным. Мастерами штурмовых ударов стали. капитан Бахтин, старший лейтенант Тавадзе, спокойный и хладнокровный крепкий двадцатитрехлетний деревенский парень из-под Смоленска Ваня Воробьев – прозванный «Воробушком». Все они получили очередные звания и следующие командные должности. Я остался лейтенантом, командиром звена, наверное, потому. что вылеты, в которых довелось мне участвовать, были самыми трагичными по числу потерь.

Воспользовавшись передышкой, вызванной получением пополнения и новой матчасти, мы могли на какое-то время расслабиться. После боевых вылетов нам выдавали по триста граммов сухого разливного кавказского вина, даже тем, кто в этот день не летал. Но что такое для человека, находящегося в постоянном нервном напряжении стакан или чуть больше «сухарика», поэтому мы нашли в Краснодаре магазин, куда завезли вино в стеклянной таре и каждый день бегали, считай в самоволку, покупали по бутылочки, больше не отпускали в одни руки, и часто просиживали потом в лесочке рядом с аэродромом, рассуждая. как будем жить после войны. Однажды грузин Давид Тавадзе смог раздобыть у горцев целого барана и устроил нам настоящий пир, с вином и жареным мясом. Интересно, как на войне происходит смена он горя к радости. Недавно стольких товарищей похоронили, и боль утрат искренняя, но уже хочется наслаждаться жизнью. И правильно, мало ли кто следующий!

Поступило небольшое пополнение личным составом. Как командир звена я попытался наладить обучение новых пилотов. С четвертого мая полк возобновил вылеты, но Бахтин постоянно назначал меня дежурным по старту и летать не давал. В откровенном разговоре он признался:

– Слушай, за тобой в полку закрепилась дурная слава, ты уж извини. Летчики откровенничают. кто с тобой в бой полетит, обратно не возвращаются, тебе даже прозвище дали. «Могильщик».

– Так в чем моя вина, – краснею, – группы эти я не водил, шел всегда или в центре, или замыкающим. Летчики бились по неопытности или по невезению. Да и меня ведь сбивали. Просто налет у меня на Иле больше, чем у других лейтенантов, машину я лучше чувствую, не теряюсь, потому и выхожу сухим, да каким сухим, вон Андрюшку похоронили.

– Вот и я говорю – продолжил комполка, – пока отработаешь слетанность со своим звеном над аэродромом, а дальше посмотрим. Обстановка стабилизируется, Крымскую взяли, от Мысхако фрицев отбросили. Пока справляемся, да и самолетов не хватает. Получим новые – будешь летать.

– Раз в полку летчики меня боятся, то это не жизнь. Передайте мое звено «Воробушку», он парень толковый, а мне оформите перевод.

– А что, это мысль, – подхватил Бахтин, – только я тебе перевод не в другую часть, а в Военно-воздушную академию оформлю. Окончишь шестимесячный ускоренный курс, получишь старшего лейтенанта и к зиме вернешься в полк командиром эскадрильи.

Возражать я не стал, так как перевод в академию давал мне возможность на короткий срок заехать домой, а кто же на войне не мечтает об этом.