Сталинские соколы

В четвертый раз четырьмя самолетами поднялись на «свободную охоту» за финские позиции. К середине дня небо прояснело, и достаточно многочисленная облачность не мешала пространственной и визуальной ориентировки. Я летел, ни о чем не думая. Мою прострацию нарушило предупреждение о появившихся советских истребителях. Всматриваясь вперед, я следовал за ведущим, надеясь первым увидеть неприятеля и подготовиться к бою. Мы, стараясь не терять горизонтальной скорости, вяло набирали высоту с небольшим углом атаки. Мне показалось, что рядом мелькнула некая тень. Ощущения можно было сравнить с чувствами пловца, опасающегося появления акул. От жесткого удара мой самолет бросило в сторону, Харрикейн начал сильно крениться на крыло. Это не могло быть попадание зенитки – мы еще над своей территорией. Левое крыло было порвано на ошметки пушечным залпом. Меня сбил советский истребитель, которого я даже не заметил. Высота километра полтора, какое-то время я пытаюсь бороться за жизнь самолета, но понимаю, что пора спасать свою собственную. Парашют раскрылся и через пару минут я оказался в мягком снежном сугробе в редком низком лесочке рядом с дорогой, возле которой горел мой самолет.

Меня подобрали финские пехотинцы. На какое-то время боевые вылеты для меня закончились, и я опять превратился в штатного тылового инструктора.

Весной у меня появилась прекрасная возможность отправиться в Германию для прохождения обучения на немецком истребителе Мессершмитта. Но, очередной «отрыв в бутылку» поставил крест на карьере финского военного, на возможности получить офицерские лычки и стать кадровым летчиком. Признаюсь, я сделал это специально. Чувство неловкости или ложного стыда, став костью поперек горла, не позволило мне, бывшему советскому офицеру, ехать на обучение в воюющую с СССР Германию. Одно дело – маленькая Финляндия, защищающая территорию от агрессии Сталина, другое дело – немцы, дошедшие до Москвы и Сталинграда. Перед войной мы, офицеры Красной армии, считали немцев союзниками, теперь они союзники Финляндии. То есть они все время в моих «друзьях» Не знаю, но я рад, что не поехал. Для закрепления ситуации я опять напился, и был отстранен от службы, попав на гауптвахту с угрозой быть вышибленным из финской авиации навсегда.

Меня все-таки оставили рядовым летчиком, и мне через полгода удалось пройти подготовку на Ме-109, поступивших не только в 34 эскадрилью, но и в количестве нескольких экземпляров в авиашколы. «Мессершмитт» действительно великолепный самолет, если быть осторожным на взлете и посадке, а именно данные элементы мы отрабатывали с особой тщательностью, летать на нем огромное удовольствие. Мощный, послушный «немец» вполне заслуживает титул лучшего истребителя. С советскими машинами, на которых летал я до войны, он не идет ни в какое сравнение, но даже мой финский опыт полетов на «Брюстерах» и «Харрикейнах» подтверждает, что «Мессершмитт» значительно превосходит в скорости и того и другого. Есть поговорка. «красивые самолеты хорошо летают!» Возможно, британский «Спитфайр» имеет более изысканные формы, но «Мессершмитт», со своим тонким веретенообразным фюзеляжем и слегка рублеными, но обтекаемыми формами был создан, чтобы рассекать воздух. К тому же он имел надежный прекрасный современный двигатель с полуавтоматическим управлением многими функциями, не отвлекающим внимание пилота, удобно расположенные необходимые приборы и оборудование кабины. Если спросить меня как летчика, на какой машине хочешь летать, я бы однозначно ответил. моя мечта летать на Ме-109, но теперь слишком многое поменялось в мире и моей голове. Бежав от большевистского режима в маленькую независимую Финляндию, в поисках некой правды, я не бежал от самого себя, но бежал в никуда, и, не желая того, стал банальным военным убийцей. Как я был наивен! Разве обрел я мир и покой! Теперь, провоевав три года с советами на стороне Гитлера – такого же агрессора и диктатора, как и Сталин, я понял, что нет никакой высшей правды, она у каждого своя. у Сталина – своя, у Гитлера – своя, у Маннергейма – своя, у англичан, у поляков – у всех своя «правда», а общей единственной высшей правды нет нигде! В огромном мире идет эта проклятая война! И, не будучи сильно религиозным человеком, я понял, что в мыслях, делах и поступках надо руководствоваться не понятиями некой правды, а критериями нравственности, свободы и справедливости! Все отстаивают свое, но если действия хоть отдельного человека, хоть целого государства нравственны, то есть не приносят вреда другим, свободны – в смысле. не уменьшают свободу других, и справедливы, то есть – честны – в этом и есть правда. А если наоборот. действия не честны и вредны для других – это и есть зло. Надеюсь, что когда-нибудь на таких вот простых принципах будет строиться вся мировая, или хотя бы европейская цивилизация.