Сталинские соколы

Отсутствие сильного зенитного огня и истребителей противника позволяют нашему звену уже девять минут «висеть» над потрепанной колонной. Командир и Конищев проводят еще по одной пушечной атаке, моя очередь, но Белов дает команду прекратить штурмовку собраться и следовать на аэродром. Часть вражеских подкреплений уничтожено, часть укрылась в редколесье рядом с дорогой. По мне бы. так продолжить атаки пока жив хоть один фашист, но заместитель командира эскадрильи дает понять что дело сделано и надо удирать домой пока немцы не опомнились и не вызвали истребительную поддержку.

Пересекаем линию фронта, попав под редкий огонь зениток, проходим без повреждений. Идем правым пеленгом, на подходе к аэродрому нас все-таки догнали немецкие истребители, но И-16 выполнили задачу, бросившись на перехват. Я, собственно говоря, самолетов и не заметил, видел только, что наши зенитки аэродромного охранения открыли огонь куда-то в небо, это было уже на посадке. Все три Ила вернулись без повреждений, даже не израсходовав боекомплект. Вообще, первый боевой вылет мне особенно сложным не показался, конечно, не учебный полет на УТ-2, но особой опасности наш экипаж не подвергся, думаю, будем жить! Позже я узнал, что истребители отогнали от нас «худых» ценой потери трех самолетов, сбив одного немца.

Вскоре меня вызвали к командиру, то, что случилось со мной дальше, стало полнейшей неожиданностью. В полк приехал следователь НКВД, интересовался моей персоной. Меня вызвали на допрос. Суть сводилась к следующему. мой отец, арестованный в конце 1938 года как враг народа, был жив, но находился в одном из лагерей в районе Челябинска, кажется, на строительстве металлургического комбината. Начали проверять семью, поступил сигнал, что у врага народа есть сын – строевой летчик, ну вот и приехали разобраться. Меня взяли под арест, причем конвой был не наш – аэродромный, а «малиновый». Следователь со мной виделся только раз, допросил, ну и больше моей персоной не интересовался – «много чести». Кормили меня под арестом нормально, но летную пайку сократили и спирта не давали. Через неделю следователь уехал, а меня выпустили и вызвали в штаб полка. Беседовали со мной трое. командиры полка и эскадрильи и зам. командира эскадрильи – Белов.

– Ну что, парень, спасибо можешь не говорить, мы тут одна семья – начал по старшинству комполка. но считай, отбили у власти! Следователю с тобой возиться долго нечего, если бы забрал, ждал тебя пехотный штрафбат, не знаю как на счет спирта, но шоколада там точно не дают, но мы своих не сдаем! Вон и Белов за тебя поручился, он теперь за тебя головой отвечает. Следствие по тебе еще не закончено, но думаю, все будет нормалет. От полетов пока ты отстранен, дождемся бумаги с «большой земли», чтобы сняли все обвинения, тогда и летай, но под арестом тебя держать не будем, не сбежишь?

– Мой отец – не враг народа и я – не предатель – ответил я, комкая слова, но на душе у меня полегчало.

– Ну-ну – продолжил командир. я все понимаю, время у нас такое – сложное!

Я и Белов пошли в расположение эскадрильи.

– У меня самого отец раскулаченный, из-под Иваново я, а ты вроде с Алтая? Вот что. переведу тебя пока в воздушные стрелки – чтобы летную норму сохранить и от товарищей далеко не удаляться, но с командиром эскадрильи договорюсь, чтобы на задания отправлять только по значительной нужде, понимаю, что офицеру строевому летчику болтаться вперед затылком на сержантской должности не к лицу. А там, даст бог, придет бумага, что все нормально, ну и вернешься в строй.

Вот так, излишнее рвение комиссаров внутренних дел и помощь товарищей спасли мне и честь и жизнь, одновременно. Спасли жизнь, потому что полк все лето и до конца октября 1942 года вел тяжелые бои в районе Тихвина. 26 апреля 1942 года не вернулся с боевого задания мой поручитель старший лейтенант Леша Белов. Я не летал, бумаг никаких не было, обо мне все словно забыли. Не лишенный звания и не получив обвинения я находился словно под домашним арестом. Я несколько раз обращался к комэску с просьбой допустить меня к полетам, но он все отмахивался. – не до тебя! И это притом, что потери полка были огромными. За весну и лето из вылетов не вернулись семеро моих близких товарищей. 29 августа смерть забрала ульяновского парня Колю Романова – того самого мастера по вооружению участвовавшего в переделки моего Ила. Кстати, переделка самолетов под полутурельные установки в полку продолжилась. С наступлением осени и ухудшением погоды активные боевые действия приостановились.

В конце декабря меня вызвало к себе начальство полка.

– Забыли о тебе парень, совсем забыли! Пора восстанавливать навыки, в полку ни летчиков, ни самолетов не хватает, полетишь с группой за новыми самолетами в Москву.