Сталинский нос

Я бумагу разворачиваю, и вдруг внутри что-то как полыхнет алым цветом! Пионерский галстук! Треугольник простой красной материи, который носят все пионеры, но какой же он красивый! Как же долго я о нем мечтал! Завтра, когда меня примут в пионеры, я надену этот галстук в первый раз.

Я галстук разложил на столе, разглаживаю морщинки, а сам говорю:

— Три конца пионерского галстука символизируют нерушимую связь трех поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров.

— Объясни, почему галстук красный.

— Красный цвет галстука — это цвет нашего коммунистического знамени, цвет крови, пролитой за дело Коммунистической партии.

Папа кивает, довольный, повязывает галстук мне на шею, как положено по правилам — правый конец ниже левого, — и громко говорит:

— Юный пионер! К борьбе за дело Коммунистической партии, за дело Сталина будь готов!

Я руку сразу вверх, по-пионерски, и как заору:

— Всегда готов!

У папы лицо меняется. Стало грустным. Я сразу догадался, о чем он думает.

— Мама бы сейчас тобой гордилась, — говорит он.

Я вижу себя в стеклах его очков, алый галстук так и горит на моей груди. Пылает. С завтрашнего дня буду его носить все время! Снимать, только чтобы постирать и погладить.

— Я сам повяжу тебе галстук на пионерской линейке, — говорит папа. — И не только тебе. Директор школы попросил меня быть почетным гостем. Спрашиваю, чтобы потом не расстраиваться:

— Ты правда сможешь? Ты же слишком занят. Надо шпионов ловить.

Отец улыбается:

— Приду, приду. Честное партийное.

Я сразу к нему, чтобы обнять. Папа хватает меня в охапку — он очень сильный, у меня даже ребра трещат. Крепко держит и тихо-тихо мне на ухо:

— Если со мной что случится, к тете Ларисе иди. Она тебя к себе возьмет.

Тут за стенкой сосед Орлов как рванул на аккордеоне и запел громким голосом:

Растем все шире и свободней!
Идем все дальше и смелей!
Живем мы весело сегодня,
А завтра будет веселей!

Папа меня на ноги поставил, кулаком в стену стукнул и говорит:

— Потише, товарищ, сейчас не время для гулянки.

Орлов тут же затих. Вот как все в квартире папу уважают. Он на меня глянул и дал команду:

— Марш в постель, будущий пионер. Завтра важный день.

5

Среди ночи я проснулся от беспокойства. Лежу и переживаю. Почему папа сказал: «Если со мной что случится, к тете Ларисе иди»? Непонятно. Что с ним может случиться?

По потолку скользят прозрачные тени. Это снег идет. В комнате очень тихо, только слышно, как папа во сне дышит. Вдох-выдох, вдох-выдох. Мне стало спокойней. Ничего с папой случиться не может. Он товарищу Сталину нужен.

Я сел в кровати, чтобы на Сталина посмотреть. Не на самого Сталина, конечно, а на его памятник. Огромный ему памятник поставили. Из каждого окна в Москве видно. Стоит, сверкает в лучах прожекторов. Он из стали сделан, как наши самолеты-истребители. Ничем его не пробьешь.

Хотя, конечно, пытаются. Вот недавно папа поймал группу вредителей. Они хотели памятник динамитом подорвать. Вредители — это враги народа, которые хотят уничтожить нашу социалистическую собственность. Не представляю, кому могло прийти в голову подрывать памятник Вождю, находятся же такие ужасные люди. Их, конечно, сразу ловят.

Я смотрю на памятник и думаю: а что, если это не памятник, а сам товарищ Сталин? Стоит, смотрит с высотищи, наблюдает. Охраняет Москву. А внизу черные точечки блестят, мчатся во все концы по снежным улицам. Точечки эти все ближе и ближе, растут на глазах, превращаются в машины. А машины не простые, машины специальные, сделаны из стали и пуленепробиваемого стекла. Эти машины Органам служат. Я-то знаю — у папы на работе такая машина. Каждую ночь по приказу Вождя машины летят мимо нашего дома. Но сейчас одна не мимо летит, а прямо в наш двор заворачивает. Слышу тормоза. Мотор не выключили, хлопнули дверцами и застучали сапогами по лестнице.

Потом звонок дверной как жахнул:

Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь.

В нашей коммуналке народу много, но мы по звонкам знаем, к кому пришли. Мы звонки считаем. Один звонок — к Шульманам. Два — к Ивановым. Три — к Щипачевым. Четыре — к Козловым.

Пять — к нам, и так далее, до самых последних, Лодочкиных, — к ним звонить двенадцать раз.

Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь.

Пять. Значит, к нам.

— Папа, папа, там за тобой машина пришла. По приказу товарища Сталина!

Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь.

Папа вскочил, простыню натянул, как привидение, глянул на меня как-то странно и говорит:

— Лежи тихо, Сашка, может, обойдется.

Я жду, пока он выйдет, а потом на цыпочках крадусь вслед за ним. На кухне ничего не видно, только в проеме входной двери маячит его белая простыня с пятном пота на всю спину. С кем он там разговаривает? Наконец обернулся, а на нем лица нет.

— Папа, что случилось?