Сталинский нос

Из черноты появляются трое в форме. Оперативники НКВД. Идут за папой по коридору к нашей комнате, мимо меня сапогами стучат. У последнего фуражка зацепилась козырьком за бельевую веревку, он ее подхватил, ругнулся и потопал за остальными. Весь этот грохот — посреди ночи, а у соседей двери закрыты, никто не выглядывает, не жалуется на шум.

Я за ними в комнату, вошел и вижу: папа почему-то сидит на полу, трет ухо. Офицер оборачивается, его новенькая кожаная портупея поскрипывает. Глаза у офицера красные, недоспал, видно.

— Не беспокойся, малый, говорит офицер хриплым голосом. — Мы просто болтаем по-дружески.

Тут такое началось! Вытянули ящики из комода и валят все на пол. Пинают сапогами наши вещи, рассматривают. Снимают книжки с полки и каждую трясут — проверяют, не спрятано ли что между страницами. Разрезали матрас на папиной кровати, шарят внутри. Стучат по стенкам, нет ли тайника, даже часть пола выворотили, там, где гвозди некрепко держались. Вот уже все наше добро лежит кучей на полу, все порвано и сломано. Не тронули лишь портрет товарища Сталина на стене, только заглянули за рамку.

Не успел папа натянуть рубашку, как они поволокли его из комнаты. Я ухватился за папу и вижу: у него все ухо в крови.

— Главное, Сашка, вступить в пионеры, — шепчет он торопливо, — это важнее, чем иметь отца. Понял?

А тут офицер:

— Давай, давай! Не разговаривать! — и оттолкнул меня от папы.

В коридоре стоит наш сосед Щипачев, мотает головой и улыбается.

— Это я, Щипачев, — говорит. — Я сообщил.

— Товарищ Сталин благодарит вас за бдительность, гражданин, — говорит офицер и идет, не глядя на Щипачева. Мы все — офицер впереди с папиным портфелем под мышкой, за ним папа, потом два оперативника, затем Щипачев и позади всех я — зашагали по коридору к кухне. Я замечаю, что мы в ногу шагаем, как на параде. Левой-правой, левой-правой, левой-правой.

— Товарищ старший лейтенант, — говорит Щипачев. — А что с мальчишкой-то?

— Государство позаботится, — хрипит офицер. — Утром его заберут.

— Ну, это хорошо, — говорит Щипачев. — Мы тогда вещички перетащим?

Офицер ему на это ни слова. Тут Щипачев встал как вкопанный, и я ему в спину лбом врезался. Он даже не обернулся. Я к двери, а двое с папой уже вниз по лестнице сапогами грохочут.

— Папа, папа, подожди!

Офицер сердито глянул на меня и дверью как шарахнет, чуть по носу не въехал. Пытаюсь открыть дверь — как назло, замок заело. Пинаю дверь, но она не поддается. Бегу к окну. Там, во дворе, оперативники папу в машину пихают и дверцей хлопают. Взревел мотор, шины по снегу крутанулись, автомобиль рванул и на повороте светом фар прямо по окнам ударил. Заиндевевшее стекло вспыхивает, ослепляет меня на мгновение, а когда я опять вижу двор, машины уже нет.

6

Двор вдруг поплыл, стал таять перед глазами.

Я потер глаза, пальцы стали мокрые. Хорошо, что папа меня сейчас не видит, будущим пионерам слез лить не положено.

В глубине квартиры кто-то метлой по полу проехал. Метет среди ночи. Прислушиваюсь. Точно, из нашей комнаты. Я туда. Вижу, дверь нараспашку, а внутри жена Щипачева пол подметает. Вот ведь какая заботливая, встала с постели, помогает убраться.

— Давай по-быстрому, Вася, — говорит. — Пока они не передумали.

Это она Щипачеву. Он тоже уже в нашей комнате, расстелил простыню, еще в пятнах от папиного пота, и бросает на нее наши вещи. Заметил меня, улыбнулся криво. Потом схватил простыню за уголки, узлом повязал и волочет в коридор Там куча нашего добра — теперь не добро, а мусор, конечно.

На меня Щипачевы ноль внимания. Потащили свои пожитки в нашу комнату. Старенькая бабуля ножками засеменила, подушку под мышкой принесла. Несут мебель, кровати стелют и спящих детей переносят и укладывают. И все так быстро, я даже не успел расстроиться, что мне теперь с ними в одной комнате жить. Хочу зайти, а Щипачев в дверях стоит, меня не пускает и вредно усмехается.

— Твой отец арестован, — говорит. — Не место тебе здесь.

Я стою, ни туда ни сюда, не знаю, что делать, а он отвернулся и закрывает дверь.

— Ему в детском доме лучше будет, — говорит он жене. — С другими ребятами.

И защелкнул замок.

7

Я ночью во дворе один в первый раз. Темно. Снег. Ветром так и режет. Иду под арку, выглядываю на улицу. Ну хотя бы один гражданин был. Ни души. Бояться, конечно, нечего, но все равно неохота туда выходить. Шагнул обратно во двор, гляжу вверх на наше окно. А там темно. Щипачевы уже спят, им в нашей комнате тепло и уютно. Завтра они выкинут наши поломанные вещи. Это не важно, вещи не имеют значения. Мы с папой принципиально против личной собственности. При коммунизме личной собственности не будет. Но все же как-то жалко.