Сталинским курсом

К востоку от Красноярска примерно в 250 километрах находится Канск. До войны это был небольшой городок. Промышленное развитие его началось в связи с эвакуацией с запада нескольких крупных предприятий во время войны, а население увеличилось за счет ссыльных калмыков и немцев Поволжья после ликвидации их республик Сталиным.

Наличие в Канске комендатуры было также немаловажным обстоятельством в плане переселения Оксаны в этот город. И я решил начать поиск работы с Канска. Как раз подошло время моего двухнедельного отпуска. От Предивной до Красноярска я плыл теплоходом по Енисею, от Красноярска добирался поездом. Через день после выезда я уже был в Канске.

Расположен Канск на совершенно ровном месте. Центральная его часть, застроенная до войны, была типичной для провинциальных сибирских городков — это потемневшие от времени и дождей одноэтажные бревенчатые дома, тихие пустынные улицы. А вот на окраинах, где разместились промышленные предприятия, эвакуированные из центральной России, бурно развивалось промышленное и жилое строительство. Здесь был построен соцгородок. На противоположной стороне города расположился соцгородок другого типа: на болоте были построены нелепые двухэтажные деревянные бараки для ссыльных калмыков и немцев.

За два дня пребывания в Канске я обошел около десятка предприятий и учреждений, предлагая свои услуги в качестве руководителя художественной самодеятельности. Но на большинстве из них клубная работа финансировалась скудно, коллективы рабочих и служащих были малочисленными, поэтому здесь не просматривалась перспектива развертывания художественной самодеятельности. По-настоящему привлекли мое внимание гидролизный завод и текстильный комбинат — крупные предприятия современного типа, на которых работало по несколько тысяч рабочих. Рядом с заводами располагались поселки для рабочих и служащих из двухэтажных стандартных кирпичных зданий со всеми коммунальными удобствами. Оба завода имели прекрасные клубы, в которых обеспечивались все условия для работы кружков художественной самодеятельности. Культурно-просветительная работа в них проводилась активно и с большим размахом.

Завклубом гидролизного завода Губинский принял меня в большом, со вкусом обставленном кабинете. Это был высокий человек лет тридцати. Держался он с апломбом. Предложив мне сесть и развалившись в кресле как полновластный хозяин, он изучающе рассматривал меня. Одет я был по тем временам прилично и держался не как проситель, а как равноправная договаривавшаяся сторона.

— Не могли бы вы, — начал я, — предложить мне подходящую работу в вашем клубе по руководству оркестром, или хором, или же каким-либо другим кружком, кроме драматического? Я работаю художественным руководителем на Предивнинской судоверфи, но по семейным обстоятельствам (тут я слукавил) хотел бы поселиться в Канске. Вот мое удостоверение, — и я подал ему справку о моей работе.

В глазах Губинского я прочел некоторую заинтересованность. Сбросив с себя напускную важность, он заговорил деловым тоном:

— Да, нам нужен руководитель оркестра народных инструментов, но, к сожалению, не было подходящей кандидатуры. Мне нужен добросовестный квалифицированный специалист. Условия для работы с оркестром у нас неплохие: имеется полный комплект новых инструментов, позволяющий организовать оркестр численностью до 30–35 человек; есть отдельная комната для занятий и репетиций. Кадры музыкантов можно подобрать из любителей среди рабочих, служащих, школьников и студентов геологического техникума. Вот идемте, я вам покажу комнату, где хранятся музыкальные инструменты.

Вдоль стен в комнате, куда мы пришли, стояли большие шкафы, и в них висел полный набор инструментов, всего до сорока штук. При виде этого богатства у меня перехватило дух, и мне сразу же захотелось вдохнуть жизнь в этот мертвый капитал.

Чтобы дать мне представление о размахе клубной работы, Губинский повел меня по всем помещениям клуба. На первом этаже был большой зрительный зал на четыреста мест. За кулисами и по бокам сцены находились мужские и женские помещения для переодевания артистов. Весь второй этаж был отведен для занятий кружков художественной самодеятельности. Каждый кружок (театральный, хоровой, хореографический и другие) располагал изолированной комнатой, поэтому репетиции могли проходить одновременно во всех кружках без помех друг для друга. На втором этаже размещался также буфет.

Ознакомление с помещением показало, что клуб этот предоставлял большие возможности для плодотворной творческой работы.

После обхода клуба Губинский повел со мной конкретный разговор. Он хотел получить представление о моей компетентности. Мы быстро нашли общий язык, так как Губинский, как потом выяснилось, сам был музыкантом и мог «прощупать» меня. В заключение он сказал: