Сталину

«Говори, не молчи. Не пиши», —
Говорил мне товарищ маузер-с,
«Все зло от поэтов», – говорила мне
церковь.
«Ты свята», – так кричит белая церковь.
Душа из гроба не восстанет.
Что я наделала, что я делаю?
Россия живет; звонко поет
Гитара яркая
В оркестре одном.
Душа научится твоя играть
В прятки с чертовней.
Я тебе уже не радуюсь.
В Радоницу будем хоронить-умирать.
Муза потрогала, как за лоб
Маяковского.
«Стихи не пишите», – бес тоже кричит.
Он грустен. А сколько времени? —
В Москве всегда часы на улицах,
Можно даже не носить монокль
И не смотреть в пенсне на наручные
часы.
Часы в Москве можно не носить.

Эпоха Водолея

Я – недобиток советской эпохи.
Здравствуйте, слушайте программный
стих.
Слава слова – мусорщик в дохе.
Пишет стихи и в дурке затих.
Сердце мое до боли расхристано.
Надо жить, не любя его.
Я беру у Булгакова истину,
Я у Гете беру волшебство.
Как на майдане, где беглые бегают
И как в Вальпургиевой ночи,
Я за тобою везде последую,
Хоть ты не бог и не чёрт, молчи.

Вы не помните Сержа Есенина?
Это опять уходит в рассеяньи,
Молча, звезда Иннокентия Анненского
И Державина раб.
Это отца человеческим голосом
Бедный ребенок зовет, и полосой
Зверя-енота в тайне широкой
Реки виноград.
Это тайга и сибирская вьюжность.
Это река, ледостав, неуклюжесть.
Это, как чайник пустой на рыбалке,
Палки костра, обезьяны и палки.
Нет никого, кто не понял бы Канта
После таблеток. Приняв музыканта.
Вы оробели, музыку послушав.
Господи, спаси наши души.
От этой музыки мухи не лают.
Я эту музыку и выбираю.
Я не за раем – за музыкой этой
С скрипкой сердечной,
С этой поэтой.
Ты крысолов? Тунеядец, набитый
Ватой и важностью,
Я недобиток
Советской эпохи,
И мой отец —
Партиец и ленинец и молодец.
Москва, добавь в стихи мои влажности.

К Гёте