Стальная метель

Как давно был прокалённый солнцем белый рыбацкий посёлок у Железных Ворот, и глиняная пыль под босыми ногами, и солончак, где из растрескавшейся серой сверкающей земли торчат местами пучки чёрной колючки… верблюды, грациозно переставляющие мохнатые ноги и презрительно поглядывающие на людей сверху… Сколько лет прошло? Знать бы. Но нет никаких вех во времени, и нет пока никакой возможности их восстановить. Сколько мне лет? Вот просто — сколько мне лет? Не знаю… Ния окружающие считали человеком сравнительно молодым, но сам он внутри себя иногда ощущал какой-то немыслимый гнёт прожитых годов. Может, так и есть, подумал он, может, эта проклятая чара не только не даёт мне умереть, но и не позволяет стареть, как все люди?

Узнать это можно было только в одном случае: вернуться в те места, где прошло детство.

Но это было немыслимо далеко…

А почему нет, вдруг спросил он себя. Ведь от того места, куда они направились, от пересечения Царской дороги и Джаига, до Железных Ворот парсунгов восемьдесят, вряд ли больше. И там хорошая многохоженная Алпанская дорога, то есть в одну сторону — дней семь-восемь…

Не смей даже и думать. Проводил диперана и вернулся обратно. Всё.

Он очнулся от внезапно нахлынувших мыслей, потряс головой. Да, это важно, это не даст покоя, но потом, когда-нибудь потом… Всё — потом.

Ему выпало караулить вторым, после учёного. Но, поворочавшись немного в тёплом нутре рукавички рядом с храпящими наперебой спутниками, Ний понял, что не уснёт, и выбрался наружу. Ночь обещала быть мягкой — падали редкие крупные снежинки. Менелай подбросил в костёр полешко, и навстречу снежинкам поднялись искры — такие же крупные и медленные.

— Ложитесь спать, учёный муж, — сказал Ний. — Вы устали больше моего.

— Устал… да, наверное, — согласился Менелай. — Но сна нет. Вы не против, если я тут посижу с вами?

— Наоборот, — сказал Ний. — Особенно если вы расскажете что-то интересное.

— Я плохой рассказчик, — сказал Менелай. — Может, меня за это и ценят: пишу только то, что вижу сам, и очень коротко. А собратья, случается, целые свитки исписывают слухами, собранными на ближайшём базаре…

— Расскажите хотя бы, где бывали.

— О! В Царстве побывал, наверное, везде. Ещё при старом царе добирался до рек, которые текут на север, и таких озёр, что казались морями, — только вода в них была пресная. Там живут племена, говорящие на непонятном и поклоняющиеся медведям. Они забрали у нас все подарки, но дальше на север всё равно не пустили — там у них страна мёртвых. Ночами над ней бродят сполохи совершенно волшебные — как будто шёлковый занавес перебирает ветром, и он переливается всеми цветами. На юге объехал всю Киммерию, плавал в Армению, хотел добраться до Персии, но заболел. На востоке был в Гиркаии и Сугуде, собирался с караваном дойти до Цереса, но цересские воины закрыли перевал и никого не пропускали с нашей стороны, даже своих купцов, которые возвращались. Причин они не объясняли, а слухи ходили то о восстании в какой-то из их провинций, то о повальных болезнях где-то в персидских землях — мы так и не узнали точно, деньги наши закончились, и пришлось возвращаться. А вот на западе я так и не побывал дальше Борисфена — не задалось. Если уцелею сейчас, то попробую добраться. Хотя там дикость и какая-то нечисть в лесах…

— А в Панти-Капе не приходилось бывать?

— Разумеется, и не раз. Большой торговый город, многие десятки кораблей в порту, огромный рынок. Совершенно чудесный храм Аполлона, множество статуй в самом городе, на площадях постоянно играет музыка — говорят, съезжаются музыканты со всего света…

— У меня там мать живёт, — сказал Ний. — Елена, жена Алея, корабельного мастера. Не слышали?

Менелай задумался.

— Пожалуй, что нет. Но город большой, да и бывал я там хоть и не раз, но проездом, надолго не задерживался. Нет, не помню. А вы там давно были?

— Я там вообще не был. Мать и отчим уехали без меня, я остался в Железных Воротах. Много раз собирался навестить, но так и не получилось.

— Сочувствую. Я вот родом из Ольвии[12] — и тоже, как уехал учиться, ни разу там не бывал. Правда, ехать не к кому — родители умерли, сестра перебралась ко мне в Цареград… Но всё равно иногда скучаю по тем местам. Удивительно красивый город, хоть и маленький совсем.

Они поговорили ещё, потом Менелай зевнул и пошёл спать. Ний остался у костра и долго сидел, подбрасывая дрова в огонь и слушая ночь. Оказывается, он отвык от тишины… да и тишина в последнее время вызывала у него скорее тревогу и опасения, а вот сейчас — нет. Тишина была мирной и сладкой.

Это не к добру, сказал он себе, но, скорее, из чистого суеверия, чтобы не привлекать зло. У него были погонщики верблюдов из горного племени в Алпане — их звали, если перевести имена, Кривой, Хромой и Грязный. Это был племенной обычай, давать детям плохие имена, чтобы несчастье и лихо не обращали на них внимания…

Наконец Равжа выбрался из рукавички, а Ний понял, что готов поспать. Он забрался в тепло и быстро задремал.