Стальная незабудка

Иногда, чтобы своими глазами увидеть новую избранницу брата, Люська пускалась на хитрость. Например, устраивала засаду на лестничной площадке между первым и вторым этажом, чтобы, завидев приближающуюся к подъезду парочку, сбежать по лестнице, столкнуться с девушкой, рассыпаться в извинениях и посмотреть что будет. Александр говорил открытым текстом все, что думает о ее поведении, но уже потом, по телефону или при встрече. В присутствии подруги отношения с сестрой он не выяснял. Вел себя так, будто они не знакомы.

Одобрение заслужила только одна подруга, профессиональная виолончелистка, с которой Александр познакомился в консерватории. Строгая, серьезная, целеустремленная, она, по мнению Люськи, могла уравновесить безбашенность Александра и стать для него надежной спутницей жизни. Он был целиком согласен, однако с виолончелисткой расстался спустя месяцев пять или шесть.

«Чем она тебе не угодила? – бушевала Люська. – Что с ней было не так?»

«Все так, – бормотал в ответ Александр. – Даже слишком так».

«Слишком? Что значит слишком?»

«В ней нет изъяна».

«Ну, допустим», – озадаченно нахмурилась Люська.

«Как раз это недопустимо! Абсолютно недопустимо. Живой человек несовершенен и тем интересен. Его несовершенство взывает к сочувствию, взывает к любви. Совершенство же мертво и немо. Это конечный пункт. Остановка. Только боги совершенны. Человеку совершенство противопоказано».

«Ты прав. Но может, если подумать, у нее удастся найти какой-нибудь недостаток? Хотя бы один».

«Не знаю. Мне это не удалось».

«Ладно. А в себе ты не пробовал покопаться? На предмет внятных критериев оценки той или иной претендентки на руку и сердце, так сказать. Что тебе нужно от женщины?»

«Смотря для какой цели».

«Чтобы жить вместе долго и счастливо, осел ты этакий, и умереть в один день».

«Эмм… А можно жить долго и счастливо не вместе, а порознь?»

Люська перешла в наступление.

«Ты решительно против семейной жизни? Можно узнать, почему?»

«Я не против семейной жизни. Мне просто не с кем ее прожить».

«Потому я и спрашиваю о критериях».

«Да нет никаких критериев! – потерял терпение Александр. – Это как удар молнии. Тебя или шарахнуло, или нет. А если ты сидишь и занимаешься бухгалтерией, сравниваешь, чего больше, соответствий твоим критериям или несоответствий, то… короче, лучше забить на это дело, все равно ничего путного не выйдет».

Его речь заставила Люську глубоко задуматься, и она не приставала к брату целую неделю.

Не спеша он съедает свою отбивную (под пиво идет на ура), просматривает почту, затем, включив любимый Люськин Faun, моет посуду и, прежде чем влезть под душ, заглядывает в «глазок».

Настя стоит напротив лифта, но смотрит в противоположную сторону, хотя там, строго говоря, не на что смотреть.

Он принимает душ, тщательно растирается полотенцем, морщась от удовольствия, потягивается, накидывает рубашку и опять подходит к «глазку».

Настя стоит в прежней позе. Глядя в пространство, не двигаясь, кажется, собираясь пустить корни сквозь междуэтажное перекрытие.

Он читает в постели, через час подходит к «глазку» и что же видит?

Вы угадали. Он видит Настю, сидящую напротив лифта на полу.

В три часа ночи она все еще там. Сидит, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. Красные туфельки валяются рядом. Сумочка тоже. Всё купается в безжалостном свете люминесцентных ламп.

Пожав плечами, Александр возвращается в постель и через пять минут уже крепко спит.

7

Не прерывая его эмоциональный монолог, Даша встала, подошла к нему вплотную и крепко обняла. Сегодня они в спальню не пошли, остались в гостиной. Дэмиен был взвинчен, его буквально трясло от злости, и Даша решила, что надо дать ему возможность высказаться. А там видно будет.

– Не знаю, сколько она там просидела, я лег спать, но в конце концов, очевидно, убралась восвояси, раз уж к девяти утра успела под завязку нагрузиться снотворным и в бессознательном состоянии оказаться в больничке.

Прижимаясь к груди стоящего посреди комнаты Дэмиена, Даша слышала частые тяжелые удары его сердца. Он говорил быстро, хрипловато, сквозь зубы, изредка делая паузы, чтобы собраться с мыслями.

– Она живет с матерью? – спросила Даша во время одной из таких пауз.

– Да. Мать и вызвала «скорую», обнаружив эту дуру в ванной на полу. Ей чертовски повезло, «скорая» приехала быстро. После того, как несостоявшуюся Карин Бойе[1] откачали, решив на всякий случай подержать еще пару дней в отделении, мамочка не придумала ничего лучше, чем позвонить мне. И обвинить во всех смертных грехах. Разумеется, она была в курсе нашего разрыва, дочь ей все рассказала. Как я мог? Девочка мне доверяла. Потратила на меня лучшие годы жизни. Впрочем, это я слышал и от самой девочки. Что же я теперь собираюсь делать? Мой честный ответ, мол, собираюсь пойти пообедать, вызвал приступ праведного гнева. Ах, так? И я не брошу немедленно все свои дела ради бедной страдалицы и не проползу на коленях весь путь от больничных ворот до ее постели, дабы пасть на лице свое и смиренно молить о пощаде? Я сказал, что обдумаю ее предложение, попрощался и пошел в «Грабли».